Клад Царя Гороха
Шрифт:
— Где вы, там покойники! Это совпадение или как?
— Совпадение, разумеется!
— Не знаю, не знаю. На сей раз убийство, сомнений нет, вы говорите? И вы были рядом с местом преступления. Практически находились на нем!
— В доме были не мы, тут был кто-то другой.
Упоминать о том, что этот кто-то другой также был из их компании, Ваник не стал. Это вызвало бы лишние подозрения со стороны Жукова, отношения с которым и без того складывались у друзей непросто. Покончив с этим неприятным, но, увы, необходимым разговором с местным начальником
— Скажите, а как давно живет у вас этот молодой человек?
— Да уж три дня, я думаю. Точно, три дня.
— И как же вы его приняли? Не побоялись?
— Уж и сама не знаю, ребятки. Больной он был, лихорадка его сильная колотила. На рассвете явился, стоит на пороге, трясется. Жаль мне его стало. Губы у самого синие, разрешите, говорит, у вас побыть немного. Я в этих краях чужой, в больницу не хочу. А вам заплачу, как только на ноги встану.
— И вы его пригласили у вас пожить?
— Не из-за денег, конечно. Понравился он мне. Тихий такой мальчик, интеллигентный. Пальцы длинные, лицо одухотворенное, я еще подумала, что он либо музыкант, либо художник.
— Верно, художник он. Студент академии. Старший курс.
— Вот видите, как я угадала? — обрадовалась старушка. — Жалко мне его стало. Он стоял такой потерянный у меня на пороге. И бормотал что-то о том, что потерялся, что ему надо где-то пожить некоторое время, поправиться, и чтобы его никто не трогал, подумать ему надо в тишине и покое. Бред у него был уже, не иначе. Ну я его и пустила. А куда бы я его прогнала, коли у него температура за сорок, а в наших больницах от многих докторов толку никакого. Решила, что сама его выхожу. И выходила. Уже на третьи сутки жар совсем спал. Но есть он, конечно, еще толком не мог. Лежал, слабенький такой. Блинчиков просил. Нет, я никак не ожидала, что этот мальчик способен на такое страшное и кровавое зверство.
И все ее сухонькое тельце вновь содрогнулось.
— Вы не волнуйтесь, — погладила ее по руке Леся. — Может быть, вам лекарство принести? Вы только мне скажите, где оно, я мигом!
— Не пью я, девонька, лекарств аптечных, — улыбнулась старушка. — Мне солнце и свежий воздух с водой — лучшие друзья. Они меня и от хворей всех лечат, и от дурного настроения, и от всего на свете.
— Говорят, тут лучше молитва помогает.
— И молитва, конечно, тоже, — согласилась Марья Степановна. — Как же без молитвы-то?
— Говорите, молитесь, а икон у вас в доме не имеется.
— И что? Мне и без икон сподручно с Богом разговаривать. Посредники в этом деле новичкам нужны, а не мне. Я и попа дом святить не звала. Своими силами обошлась.
— Выходит, что не обошлись. Убийство у вас в доме случилось.
Марья Степановна на мгновение растерялась, но потом нашлась и ответила:
— И сестры мои точно так же поступили. Но у них же все в порядке! Это все энергии. Если знать, как с ними обращаться, то никакие попы не нужны будут.
В это время возле дома затормозила полицейская машина. Из нее вышел крайне
Жуков плюхнулся на подставленный ему фотографом табурет и вытер вспотевший загривок.
— Елки-моталки, — пробормотал он. — А я ведь вам, ребята, сперва не поверил. Решил даже, что арестую вас за дачу ложных показаний и обман полиции. Это кто же нашу мадам Стекольщицу так основательно приложил?
Но услышав, что тут снова не обошлось дело без студента-художника, о котором ему уже говорили, полицейский вновь насупился:
— Что вы мне тут чушь-то городите? Даже мне понятно, что тощий и щуплый паренек не мог нанести такой раны убитой!
— На Израка, говорят, иной раз находило, он становился сильным, дерзким и… и опасным. Он убил Людку Стекольщицу, ударил ее по голове, а потом сбежал через запасной выход в лес.
— Только обувь свою оставил.
— Обувь?
— Да, кроссовки.
— Где они? — оживился Жуков. — Вы их трогали?
— Да.
— Плохо, — посуровел Жуков. — Разве вы не знаете, что на месте преступления нельзя ничего трогать, перемещать и так далее?
— В первый раз в лесу, когда мы вам показали медальон Ноя, вы ничего такого нам не сказали!
Жуков на мгновение онемел, а потом нашелся что ответить:
— Так там не было состава преступления. А мало ли какие безделки на месте трагедии могут оказаться. Медальоном этим нельзя было нанести таких увечий Боцману, чтобы он скончался. А значит, медальон в несчастном случае роли не играл. Вот я вам и не сказал ничего. А тут вы напортачили, работе следственных органов помешали.
И решив, что и так достаточно сказал, Жуков грозно нахмурился и прикрикнул на друзей:
— Давайте-ка эти кроссовки сюда! Или нет, лучше сходи-ка ты сам, — повернулся он к эксперту. — Посмотри, может, они их еще не совсем залапали своими руками. Посмотришь и мне скажешь, можно ли будет Аслана вызвать?
— Я выясню, — кивнул эксперт.
Пока он и Ваник ходили за оставленными в соседней комнате кроссовками, в дверь дома Марьи Степановны неожиданно постучали.
— Марьюшка! — раздался женский голос, высокий и чистый, очень похожий на голос самой Марьи Степановны. — Ты дома? У тебя все в порядке?
— Смотрим, машина полицейская стоит, — раздался и второй голос, пониже, но мелодичный и приятный. Ты там как?
Марья Степановна всколыхнулась:
— Это мои сестры! Волнуются! Надо им открыть.
— Открывайте! — буркнул Жуков, крайне недовольный тем, что его отвлекают от дела, но не осмелившийся перечить. — Пусть зайдут старушки.
Такая уступчивость пожеланиям хозяйки дома приятно удивила подруг. Они даже подумали, что были к Жукову несправедливы. Но оказалось, что у того есть мотив быть добрым и великодушным с пожилыми дамами.