Кладбище для безумцев. Еще одна повесть о двух городах
Шрифт:
Я начал торопливо спускаться вниз.
— Пошли!
— Пошли?! — переспросил Крамли. — Ты хоть знаешь, черт возьми, что там внизу?
— А там что, черт возьми! — показал я на захлопнувшуюся входную дверь.
— Проклятье!
Крамли залез на саркофаг и подал руку Генри. Тот подпрыгнул, как кошка.
Я медленно спускался по лестнице, дрожа, и водил фонарем. Генри и Крамли, чертыхаясь и пыхтя, шли следом.
Крышка саркофага плавно переходила внизу в следующий пролет лестницы, уводящий еще на десять футов в глубь катакомбы. Когда Крамли, шедший последним, переступил эту грань, крышка с шорохом поднялась и захлопнулась. Я бросил взгляд на закрывшийся над нами потолок и увидел висящий в полумраке противовес. С обратной стороны исчезнувшей лестницы торчало огромное железное кольцо. Отсюда, снизу,
Все это я увидел в одно мгновение.
— Не нравится мне это место! — сказал Генри.
— Тебе-то откуда знать, что это за место? — спросил Крамли.
— И все равно не нравится. Слышишь? — сказал Генри.
Наверху ветер — или что-то другое — бился о входную дверь.
Крамли схватил фонарь и посветил им во все стороны.
— Теперь и мне не нравится это место.
В десяти футах от нас в стене виднелась дверь. Крамли дернул за ручку и что-то проворчал. Дверь открылась. Пропустив Генри между нами, мы с Крамли протиснулись в нее. Дверь захлопнулась за нашими спинами. И мы побежали.
«Прочь от чудовища, — думал я, — или прямо к нему в лапы?!»
— Не смотри! — крикнул Крамли.
— Что ты имеешь в виду: не смотри? — Генри молотил по воздуху своей тростью, стуча ботинками по каменному полу и мечась от стены к стене между нами.
Крамли, бежавший впереди, крикнул:
— Просто не смотри, и все!
Но я, пока мы мчались, натыкаясь на стены, все же разглядел груды костей и пирамиды черепов, разбитых гробов и разбросанных венков, через которые мы с шумом пробирались; загробное побоище; расколотые урны для благовоний, осколки статуй, растерзанные иконы, словно в разгар долгих похоронных торжеств смерть выпустила, прогоняя нас, шрапнель как раз в тот момент, когда мы убегали с одним-единственным фонариком, луч которого отскакивал от зеленовато-замшелых потолков и втыкался в квадратные дыры, где разлагалась плоть и улыбались оскалы черепов.
«Не смотреть? — думал я. — Нет, не останавливаться!» Я едва не толкнул Генри в бок, опьяненный страхом. Он осадил меня, хлестнув тростью, и припустил вперед, как изобличенный злодей.
Мы вслепую переносились из одной страны в другую, от груды костей к грудам жестянок, от мраморных сводов к бетонным, и вдруг очутились на территории старого, немого, черно-белого. Повсюду громоздились коробки с пленками, мелькали имена и названия фильмов.
— Черт, где это мы? — проговорил Крамли, задыхаясь.
— Раттиган! — услышал я свой собственный задыхающийся голос. — Ботуин! Боже мой! Мы же… на «Максимус филмз»! По ту сторону, мы прошли под стеной, сквозь стену!
В самом деле, мы оказались в подземном кинофонде Мэгги Ботуин и преисподней Констанции Раттиган, среди плохо освещенных фотопейзажей, по которым они бродили в 1920-м, в 22-м и 25-м. Это были уже не захоронения костей, а старые подвалы синематеки, о которой говорила мне Констанция во время наших прогулок. Я оглянулся во тьме и увидел, как настоящие мертвецы исчезают, а из мрака выступают призраки фильмов. Мимо проплывали названия: «Муж индианки», [175] «Коварный доктор Фу Маньчжу», [176] «Черный пират». [177] Здесь были не только фильмы, снятые на «Максимусе», но и ленты других киностудий, одолженные или украденные.
175
«Муж индианки» (The Squaw Man, 1914) — фильм Сесила Б. Демилля. Он же снял впоследствии еще две версии этой картины: немую (в 1918 году) и звуковую (в 1931 году).
176
«Коварный доктор Фу Маньчжу» (The Insidious Dr. Fu Manchu, 1913) — детективно-приключенческий роман английского писателя Сакса Ромера. Здесь имеется в виду фильм Роуланда Ли «Таинственный доктор Фу Маньчжу» (The Mysterious Dr. Fu Manchu, 1929) с Уорнером Оландом в главной роли.
177
«Черный
Меня словно разрывали на части. Одна половинка рвалась прочь из мрачных подземелий. Другой хотелось потрогать, прикоснуться, увидеть эти древние призрачные тени, преследовавшие меня все детство, заставлявшие меня скрываться от света на нескончаемых дневных сеансах.
«Боже! — воскликнул я про себя. — Не уходите! Чейни! Фэрбенкс! Человек в этой чертовой железной маске! Подводный капитан Немо! Д'Артаньян! Подождите меня! Я вернусь. Вернусь, если останусь жив! До скорого!»
Все это — лишь испуганный и отчаянный лепет, внезапно накатившая волна любви и страха, погасившая мое глупое бормотание.
«Не заглядывайся на красоток, — сказал я себе. — Помни о мраке. Беги. И ради бога, не останавливайся!»
Мы в панике бежали, быстрее и быстрее, подстегиваемые эхом собственных шагов. Хором крича, единой массой мы промчались последние ярдов тридцать, и наконец я и слепой Генри вслед за Крамли, размахивавшим, как обезумевшая макака, своим фонариком, врезались в последнюю дверь.
— Господи! Если она заперта…
Мы ухватились за дверную ручку.
Я похолодел, вспомнив старые фильмы. Дверь со скрипом открывается: Нью-Йорк затоплен, соленые волны над ним затягивают тебя туда, в глубину. Дверь со скрипом открывается, и адский огонь испепеляет тебя, превращая в мумифицированные останки. Дверь со скрипом открывается, монстры из будущего хватают тебя своими ядерными когтистыми лапами и швыряют в бездонный колодец. И ты с криком падаешь в вечность.
Вспотевшей рукой я взялся за ручку. Из-за двери доносились шорохи Гуанахуато. [178] Меня снова ждал тот длинный туннель в Мексике, где я однажды уже проходил сквозь ужасный строй: 110 мужчин, женщин и детей, высохших, как табачный лист, мумий выскакивали из своих могил и выстраивались в ряд в ожидании туристов и Судного дня.
«Гуанахуато? Здесь? — подумал я. — Не может быть!»
Я толкнул дверь. Она отворилась, совершенно бесшумно повернувшись на смазанных петлях.
178
Гуанахуато — город в Мексике, известный своим Музеем мумий. К западу от города расположены катакомбы, использовавшиеся для захоронений. Некоторые тела в этих захоронениях оказались подвержены естественной мумификации. В конце XIX века власти города ввели пошлину на захоронение, которую полагается выплачивать семьям умерших. Если семья не в состоянии платить эту пошлину, тело выкапывают и сжигают или, если оно мумифицировалось, выставляют на всеобщее обозрение в специально построенном для этого музее.
На мгновение мы испытали шок. Мы вошли, открыв рот от удивления, и захлопнули за собой дверь.
Мы огляделись вокруг.
Рядом стояло большое кресло.
И пустой письменный стол.
С белым телефоном посередине.
— Где мы? — спросил Крамли.
— Судя по его дыханию, наш малыш знает, где мы, — заметил Генри.
Луч от фонаря Крамли запрыгал по комнате.
— Пресвятая Дева Богородица, Цезарь и Христос, — вздохнул я.
Передо мной были…
Кресло Мэнни Либера.
Стол Мэнни Либера.
Телефон Мэнни Либера.
Кабинет Мэнни Либера.
Я обернулся и увидел зеркало, прятавшее ныне невидимую дверь.
Полупьяный от истощения, я уставился на свое отражение в этом холодном стекле.
И вдруг увидел…
Двадцать шестой год. Оперная певица в своей гримерной, голос из Зазеркалья зовет, поучает, подсказывает, желает, чтобы она прошла сквозь зеркало, как Алиса шагнула в страшное Зазеркалье… растворенная в отражениях, спускаясь и исчезая в преисподней, она идет вслед за человеком в черном плаще и белой маске, который ведет ее к гондоле, покачивающейся на темных волнах канала, и везет в свое тайное убежище, где стоит кровать в форме гроба.