Кладбище для однокла$$ников (Сборник)
Шрифт:
– Доказательства! Давайте доказательства! Надоели ваши глубокомысленные недомолвки! – завозмущался очухавшийся после падения Криг.
– Хорошо. Тогда начнем с вас. Однажды, как известно, вы лечили Шевчука от одной нехорошей болезни. Лечили не просто так, а за деньги. Верно?
– Это еще доказать надо! Да и к тому же сейчас рыночные отношения.
– Да, но не в государственном учреждении, где вы работали. И лечили вы его анонимно, не требуя предварительно назвать партнершу, от которой подцепил болезнь, – что запрещено, не вам это объяснять. Нехорошо, если станет известно, что подающий надежды ученый в области СПИДа будет скомпрометирован
– Еще бы! – веско произнес Виталя.
– Я не исключаю, что совершить преступление могли и сидящие здесь женщины. Хотя, по предварительным данным, удар был очень сильным и, скорее всего, нанесен крепкой рукой.
Все почему-то покосились на Виталю, который, как на грех, сидел в маечке, из-под которой во все стороны выпирали тугие узлы мышц. Виталий заерзал и нахмурился и, возможно, впервые в жизни позавидовал дистрофикам.
– Но женщина вполне могла быть соучастницей преступления. Мария, это касается и вас.
– Благодарю вас. Этот намек я поняла гораздо раньше. – И она царственно улыбнулась. – Вы, кажется, не наигрались, господин Самсонов, и все хотите попугать бедных своих гостей. Нехорошо для хозяина…
– Отель называется «Завалинка», – холодно напомнил Распорядитель.
– От слова «завалить»? – вставил реплику Мигульский.
– Возможно… Кстати, у меня и к вам вопрос. Вы сегодня не встречались с покойным?
– Нет. И, надо полагать, не встречусь уже и завтра. Мария, кажется, ты права насчет игры. Ведь Борис Всеволодович – вы не против, если я так буду называть? – и меня подозревает… Впрочем, об этом, кажется, все знают. Через энное количество лет мы с Шевчуком случайно пересеклись в Чечне, я там был в командировке. Написал про Игоря очерк. А здесь встретились, тоже чисто случайно.
– А мне известно, что вы появились здесь благодаря Шевчуку. Он показал вам свой пригласительный.
– Хорошо, пусть будет так. Просто мне хотелось чувствовать себя в этой среде нейтральным.
– А теперь все-таки скажите, зачем вы сегодня стучались к Шевчуку? Последнее время ваши отношения стали натянутыми – после известной ссоры, в которой он намекнул вам о журналистской нечистоплотности. Не так ли? Сегодня он открыл вам дверь. Я это слышал. Слышали и другие свидетели… Молчите? А я знаю, зачем вы ходили к Шевчуку. Вы хотели уговорить его не уезжать. Вам было жутко интересно, чем кончится вся эта история с письмом. Или, может быть, все было по-другому? Почему вы хотели задержать его?
– Я просто приходил проведать его, и, поверьте, он был жив и здоров. Он открыл дверь, послал меня к черту и сказал, что очень хочет спать. Вот и все…
– Ну, что ж, дай бог, чтоб вам, Мигульский, не пришлось писать «Репортаж с петлей на шее»… Я продолжаю, дабы не было недомолвок, и чтобы мое обещание предоставить факты не выглядело голословным. Касаемо вас, уважаемый Азиз Али. Хоть вы и обладаете, как считаете сами, «железным алиби», напомню следующее. Однажды вы очень крупно поссорились с Шевчуком, несправедливо, кстати, отозвавшись о его участии в чеченской войне. Я тоже был в Чечне, но не будем углубляться в эту тему. Он ответил вам оскорблением, прошу извинить, назвав «ученым ослом». Такие вещи, особенно у народов Кавказа, не прощаются. Кстати, вы, Анна, тоже получили от Шевчука нелестное определение. Все это дает мне основание не исключать вас из списка подозреваемых. К тому же ваши апартаменты находятся буквально в пяти шагах от номера, который занимал Шевчук.
– Нехорошо об этом вспоминать, – медленно, с расстановкой произнес Азиз. – Человека нет, а мы вспоминаем, что он плохо поступил. В нашем народе говорят: «Покойника не тревожь, уставшего не беспокой». А женщину словом трогать – это себе дороже… Попомни: мы слушаем тебя – выскажись. А потом мы все скажем о тебе…
Азиз слегка поклонился и замолчал, глядя куда-то в сторону. Распорядитель многозначительно вскинул брови, улыбнулся едва заметно.
– Кент, где были вы? – продолжил Распорядитель.
– Я приехал, было девять утра, когда уже… свершилось.
– Благодарю. Я помню. Но стопроцентных алиби, как известно, не бывает… Юм, – повернулся к молчаливому толстяку Распорядитель, – не думайте, я о вас не забыл… Ваше положение отягощает то, что вы живете на том же этаже, где жил и покойный.
– Но, господин Распорядитель, вы ведь тоже живете…
– Не перебивайте, Юм, а вернее, гражданин Спицын, хватит нам кличек… Фамилия, кстати, будто специально создана для вас… Насчет меня поговорим попозже. Общественное мнение для этого уже вызревает… Итак, гражданин Спицын, что вы делали с восьми до восьми пятидесяти утра? Отвечайте, пожалуйста, – повысил голос Распорядитель, увидев, как замялся Юм.
– Я не могу точно сказать. Я встал… и лежал в постели.
– Так все-таки встали или лежали?
– Сначала лежал, а потом встал, – тихо ответил Юм.
– И кто это может подтвердить? Никто? Спицын, прошу прощения за политический лексикон, но вы развязали кампанию дискредитации и травли Шевчука. Все выглядело весьма невинно: детективный сценарий, этакие «кошки-мышки». На самом же деле вы ловко готовили общественное мнение против своей жертвы, вы нашептывали про него гадости, в результате Шевчук постоянно чувствовал психологический дискомфорт, скрытое к себе презрение. А для человека, перенесшего контузию, израненного, с нарушением психики все это воспринималось особенно обостренно… Кому как не вам понимать это, гражданин Спицын! Вы помните, где я вас подобрал, прежде чем привести сюда, в отель?
– Господин Распорядитель, прошу вас, не надо… – умоляюще запричитал Юм.
– Увы, я должен это сказать, потому что вы хорошо сознавали, к чему могли привести ваши действия. У вас был ярко выраженный суицидальный синдром, вы пытались вскрывать себе вены, хотели отравиться, угодили в конце концов в психушку. Не так ли? И вот теперь, оправившись, вы нашли себе жертву, почему именно его, я не знаю. Но мне ясен механизм. Вы подбрасываете ему, так сказать, компрометирующую бумажку, ведете странные разговоры о психических заболеваниях, потом публично обвиняете Шевчука в поступках, которых он не совершал. Обвиняете, прекрасно зная о его чеченском синдроме. В конце концов это переполнило чашу терпения Шевчука, он угрожал вам оружием.
– Что вы говорите! – вскричал потрясенный Юм. – Это чудовищно, это все нелепо…
– Погодите! – возвысил голос Распорядитель. – Я не все сказал. Вы решили нанести удар первым, как раз в тот момент, когда подозрение могло пасть практически на любого гостя нашего отеля…
– А пусть он еще расскажет, – загудел Виталя, – как в бассейне нашептывал всем про Игореню, что он работает на чужих… А Игореха – парень честный, без подлянок.
– Хоть и двинул вам хорошо? – участливо напомнил Распорядитель.