Кладбище

Нодар Владимирович ДУМБАДЗЕ

КЛАДБИЩЕ

Рассказ

Перевод К. Коринтэли

– Здравствуй!

– Кто ты?
– вместо ответа спросил я, оглядывая высокого мужчину, незаметно подошедшего к могиле.

– Я-то?.. Вано я, здешний, - отвечал тот, опускаясь на базальтовую глыбу.
– Здешний я, из Багеби, - повторил он, доставая из нагрудного кармана сигареты.

– Угости меня сигаретой, будь другом, - попросил я.

– Это "Пряма".

– Все равно.

Он протянул мне сигарету и чиркнул спичкой. Вспыхнув, пламя озарило его лицо с очень печальными

Прикрывая спичку обеими руками, чтобы пламя не погасло, он поднес ее к моей сигарете. Огонек, точно пойманный светлячок, трепетал в его огромных ладонях.

– Что ты тут делаешь?
– спросил я.

– Я-а?.. Да я ж тебе сказал, здешний я, тутошний, - растолковал он мне и прикурил свою сигарету.

– А-а-а...

– Я сказал тебе давеча "здравствуй".

– Благодарствуй... добрый вечер!
– поспешил я загладить свою неловкость и, как бы в знак извинения, коснулся рукой его колена.

– Кто у тебя тут?
– спросил он, кивком головы указывая на могилу.

– Сын.

Вано внезапно закашлялся.

– Тяжело...
– полуспрашивая, полуутверждая сказал он, когда кашель унялся.

– Да что ж это я говорю!
– спохватился он, криво усмехнувшись.
– Что может быть горше!.. В ту пору я гостил в Кизики, у свойственников. А приехал, так мне сказывали, дескать, такое тут творилось, не передать... И могилу эту показали...

Я ничего не ответил, только кивнул головой.

– Коли задумаешься, то и свихнуться недолго... Прежде здесь деревня стояла, а нынче вот кладбище. Как раз на этом самом месте у меня сад был... Теперь все мы за реку перебрались.
– Он медленно повернул голову, поглядел на приютившуюся на противоположном склоне деревню.
– Убегаем, убегаем, а оно, проклятое, за нами по пятам гонится...
– Он глянул на кладбище.
– Куда убежишь?

– Никуда, - подтвердил я и попросил у него еще сигарету.

– Ты почему ж не написал на могильном камне отчество, год рождения и смерти?
– помолчав, спросил Вано.

– Мне это ни к чему.

– А другим?

– Другим тем более.

Вано задумался, почесал голову.

– И то правда... А сколько ему было все-таки?

– Пять лет.

– Где же бог, а?
– Он хлопнул себя по колену.

– Не знаю.
– Я поднялся с могильного холмика. Отряхнул землю с одежды.

– Ночью-то не боязно сюда ходить?
– спросил он.

– А чего мне бояться?

– Да не знаю... кладбище, как ни говори. Души усопших, призраки, почем я знаю... да и, кроме того, по ночам здесь всякий темный люд шастает.

– Хуже того, что уже случилось, ничего со мной случиться не может.

– И то правда, - согласился он, подумав.

– Что ж, до свиданья, - попрощался я и, выйдя за ограду могилы, прикрыл калитку.

– Иди с миром, и пошли тебе господь утешение, - проговорил он и тоже поднялся.

– Благодарствуй.

Отойдя на значительное расстояние, я оглянулся. Он все еще стоял у могилы моего мальчика. В темноте он казался изваянием из черного мрамора. Сходство было так велико, что, не зная, легко можно было ошибиться. И вдруг мне впервые стало жутко на кладбище.

Почти заброшенное Старо-Верийское кладбище, тихое, осененное густо разросшимися деревьями, со скромными могилами, лишь немногие из коих были украшены мраморными плитами и памятниками, походило скорее на райский сад, нежели на то, чем оно было. Во всяком случае, так казалось мне и моим двоюродным братьям Зурабу и Вахтангу, когда тетушка моя, Нина, по воскресеньям водила нас туда на могилу своей матери. Тетя Нина была жена моего родного дяди.

Пока она, печальная, сидела, опустив голову, и размышляла бог весть о чем, мы с Зурабом и Вахтангом носились взапуски, играли в пятнашки, в разбойников, выискивали в иссиня-зеленом плюще заброшенных могил птичьи гнезда, полные яиц - пестрых и в маленькую крапинку, точно веснушки, потом, набегавшись вволю, съедали свои бутерброды - ломоть свежего белого хлеба с холодной котлетой и донимали нескончаемыми головоломными вопросами мою зеленоглазую, красивую, как ангел, тетушку.

– Тетя Нина, почему птичьи яйца всегда пестрые или в веснушках?

– Потому что... видишь ли, чтобы птенцы вылуплялись красивые, пестренькие, с разноцветными перышками.

– Мамочка, а почему бабушка умерла?
– Это спрашивает Вахтанг.

– Потому что, сыночек... понимаешь, она ведь и не умерла вовсе, а просто состарилась очень и ушла от нас...

– А ты тоже уйдешь от нас, когда очень состаришься?
– Это Зураб.

– Уйду, наверное... конечно, уйду.

– Тогда и мы вместе с тобой уйдем!
– заявляет Вахтанг.

– Нет, родной, вам никак нельзя уходить, вы должны ухаживать за моей могилой!
– взволнованно возражает тетя.

– Нет, мы тоже уйдем!
– упряма настаивает он.

Тетушка рукой закрывает ему рот и велит нам идти играть. Мы продолжаем играть в этой тихой обители и лишь к заходу солнца уходим домой.

И вот случилось так, что кладбище с детства вошло в мою жизнь как место, преисполненное удивительной красоты и глубочайшего спокойствия.

Через несколько лет моя тетушка, совсем еще молодая, ушла от нас.

Еще несколько лет спустя оба ее сына с ужасающим упрямством выполнили обещанное, и я возненавидел кладбище лютой ненавистью. Возненавидел настолько, что после всего происшедшего ни разу не посетил ни одной из дорогих могил.

В дальнейшем, когда у меня появилась собственная могила, к моему удивлению, кладбище вновь вернулось ко мне с той особой красотой и спокойствием, которые так пленяли меня в детстве.

– Мы, если можно так выразиться, перешли на рельсы индустриализации, сударь мой...
– продолжает говорить мне директор кладбища.
– Хозяйство большое, ответственное. Сегодняшнее кладбище - это не то, что вчера было... В нынешнем году мы завершили полную электрификацию и мелиорацию, теперь подумываем о природном газе, знаете ли, для вечного огня. Скажу больше: мы уже начали прокладку труб... Осталось совсем немного, гектара два надо освоить, и если нам помогут... а уж потребность, сами понимаете, большая...