Кладоискатели. Хроника времён Анны Ивановны
Шрифт:
Мне хотелось весело рассказать о бесконечных романах Матвея Козловского, но когда подсматриваешь в замочную скважину, начинает болеть шея — не говоря уж о том, что это неблаговидно, — да и обзор слишком мал. Поэтому лучше оставить откровенные любовные сцены другим, менее стыдливым авторам, я предпочитаю показывать только верхушку этого загадочного айсберга, который называется любовью.
Я хотела написать и о дружбе. Ведь ничто так не объединяет людей, как общее дело, и я придумала им это дело. Дружба проверяется опасностью, той ситуацией, когда ты стоишь как на острие ножа. Немудрено придумать опасность, но надобно посмотреть, как поведут себя в этой ситуации герои, проследить за их поведением, жестом, за словом и движением души.
Поверьте мне на слово — герои не подчиняются автору. Непишущему человеку это трудно понять: сам, мол, придумываешь, ну и пиши, как хочешь. Но ведь они живут. У них своя логика поступков и мыслей. Их выпустили на чистый лист бумаги, и они начали есть, пить, чихать, ссориться, думать, говорить глупости и давать дельные советы. Скажем, я начала сцену, положим, это любовное объяснение. Я заранее знаю, что после этой сцены любовники расстанутся навек. Он говорит, она слушает и мнет платок. И вдруг в самый ответственный момент платок неожиданно для автора падает на пол, может, героиня нарочно его бросила, мы этого не знаем, мы смотрим на нее глазами героя. Что делает юноша? Конечно, он бросится платок поднимать, а когда поднимет, то увидит, что на нем вышит совсем не тот вензель, о котором он думал. Разговор пойдет по другому пути, и в результате герои не поссорились, а помирились. И что с ними теперь делать? Кажется, пиши, как думалось. Но ведь платок-то упал…
Клянусь, я была уверена, что Родион Люберов добудет «пустого» Плутарха с первой попытки, и вдруг Матвей, хоть его никто не просил об этом, предлагает идти в дом Миниха днем. Разумный совет, как им не воспользоваться, но я-то знаю, что на следующий день государыня скажется больной, а Миних вконец разругается с Бироном… И потом, каждому известно, что даже в собственном книжном шкафу мы нужную книгу ищем часами, а уж в чужой библиотеке — тем более… на это нужно время и терпение. Не я придумала великолепный миф о трех парах железных сапог, которые снашивает человек в погоне за счастьем.
И, наконец, каюсь, я раскидала своих героев по всей Европе. А ведь мечталось написать компактно и внятно. Куда там… Приключенческий сюжет должен быть прост, так же как и маршруты героев. Я даже схемы рисовала, ставила на белом листе бумаги точки, подписывала названия городов: Москва, Петербург, Париж, Варшава и соединяла их линиями. Должен же быть какой-то смысл в передвижении моих героев? Нет смысла, в чистом виде броуновское движение. Неужели такова жизнь? Но потом на листе вдруг вырисовалось что-то похожее на восьмерку, точкой пересечения двух неправильной формы окружностей стала Варшава. И я поняла, что пора собирать моих героев в этой горячей точке пересечения, потому что если их не собрать, то не о чем будет рассказывать дальше.
А теперь продолжим…
1
Уже кареты были подготовлены для дальней дороги и вещи уложены в дорожные сундуки, а Карп Ильич Сурмилов все не назначал день отъезда на родину. И только когда Лизонька устроила настоящий бунт с криком, слезами и угрозами, что опять заболеет — есть, говорят, такая хворь, ностальгия, что возгорается от тоски по отечеству, он сдался — все, едем… И уже, можно сказать, ногу занес через порог, собираясь идти вон из дому, как объявился некий оптовщик-хитрюга, предложивший по баснословно дешевой цене партию бургундского сорокалетней выдержки в обмен на то, что Сурмилов постарается в Петербурге наладить этой пронырливой бестии постоянную торговлю французскими винами. Дело не делается в один миг, здесь подумать надо. Через день было решено, что Лизонька поедет пока одна, то есть за вычетом Павлы, камердинера, кучера и дворового для охраны, а родитель нагонит ее, скажем, в Варшаве. Путешествие представлялось Сурмилову
В первых числах сентября Лизонька Сурмилова с верной своей дуэньей Павлой Назаровной и дворней мужеска пола в количестве трех человек двинулась в Россию и благополучно приехала в столицу Польши как раз в то время, когда там шло активное приготовление к избирательному сейму. Настроение в городе было не только праздничное, но и тревожное.
Но как почувствовать тревогу двум заезжим иностранкам? Номера для них загодя были сняты в самой роскошной гостинице. Благо, Варшава европейский город, все чисто, ухожено и никаких тараканов. Кормили тоже изрядно. Рядом с господскими комнатами разместилась дворня, Сурмилов не поскупился на расходы. Ответственным за поездку он назначил камердинера Климента, молодого, умного и преданного мужчину, великолепно вымуштрованного Сурмиловым. Памятуя о возложенном на него поручении, Климент так вырядился, что мог, пожалуй, и за барина сойти. Он сопровождал дам во всех поездках по городу: в модные лавки, на прогулки и в церковь. Лизонька ног под собой не чуяла от счастья — она едет домой, задержка в Варшаве не огорчала, а только подзадоривала, она ждала от жизни чуда.
В последующих событиях немалая роль отводится попутчице и наперснице Лизоньки — Павле Назаровне, поэтому поспешим вчерне обрисовать ее портрет. Завидное здоровье отпустила природа этой женщине. Она обладала великолепным цветом лица (это в сорок-то лет!), легкой походкой и фигурой необъятной как в талии, так и в бедрах. Кажется, несовместимы сии качества, но ведь иные звери, скажем, морской лев или тюлень тоже по-своему грациозны, хотя при их весе и запасе жира, с нашей точки зрения, они и вовсе не должны двигаться.
Павла Назаровна была вдовой, супружеская жизнь ее уместилась в смехотворно малый срок. Обошли три раза вокруг аналоя, прожили в счастии семь дней, а потом случилась Полтавская баталия. Там мужа ее и убили. Всю последующую жизнь Павла Назаровна мечтала выйти замуж, но не повезло, не получилось… Попав в дом к богатому вдовому родственнику Сурмилову, она и тут воспылала было надеждой устроить его и свое счастье, но попытка эта была пресечена в самом зародыше.
Еще скажем, что Павла с той роковой минуты начала панически бояться своего благодетеля Карпа Ильича и в честь его довела некоторые черты своего характера до крайности; она стала аккуратна до излишества, бережлива до скаредности, преданна до полного забвения себя. В одном она осталась неизменна — глупа как пробка. А, в общем, незлобивый, веселый и терпимый в быту человек. Варшава Павле сразу не понравилась. Что-то ее здесь напугало, может, предчувствия…
А для Польши настало великое время — она выбирала короля. По городу носили флаги воеводств, шляхта достала из сундуков дедовские кунтуши, жупаны из золотой и серебряной парчи, пояса из дорогих персидских тканей. Всюду было полно цветов, на улицах горланили, пели, словно разыгрывался вокруг вселенский маскарад. Словом, было, что посмотреть, и если бы у наших путешественниц рядом оказался хороший советчик, который высказал бы разумную мысль: убирайтесь отсюда подобру-поздорову, они бы все равно ему не поверили. Это так интересно — присутствовать на выборах короля! Во всех странах-государствах после смерти монарха на трон садится его сын, а в Польше всё на свой манер, и все ликуют.
Но в лавках, на улицах и в самой гостинице было много разговоров о том, что «русская армия приближается». Зачем, почему? Лизонька великолепно изъяснялась по-французски, за год жизни во Франции не только дуэнья, но и дворня с грехом пополам освоила этот язык. В гостинице их принимали за кого угодно, только не за русских, поэтому они не ощущали на себе враждебных взглядов. В известии о приближении русских Лизонька видела только хорошее. В русской армии мог находиться Матвей Козловский, а это значит — желанная встреча произойдет раньше назначенного судьбой срока.