Клан Кеннеди

Чернявский Георгий Иосифович

Примерно такими же качествами обладали и другие сотрудники президента. Так что в назначении Раска Кеннеди сделал, пожалуй, не лучший выбор. Президент не раз проявлял недовольство ведомством иностранных дел и его руководителем. Джон говорил своему главному советнику по национальной безопасности М. Банди, что вдвоем (сам Кеннеди и Банди) «делают больше работы за один день в Белом доме, нежели они за шесть месяцев в Госдепартаменте» ^{600} .

Другие правительственные посты заняли преимущественно отраслевые специалисты, так что в известном смысле правительство можно было бы оценить как администрацию технократов. И хотя казалось, что и в этих случаях речь идет о политических назначениях (в правительстве оказалось несколько бывших губернаторов штатов), за каждым из этих министров стоял соответствующий опыт конкретной отраслевой деятельности.

Так, губернатор Коннектикута А. Рибикофф, ставший министром здравоохранения, образования и социального обеспечения, имел обширный опыт организации среднего образования в Чикаго. Юрист А. Голдберг, возглавивший министерство труда, пользовался доверием как предпринимателей, так и ведущих профсоюзов, интересы которых он ранее неоднократно представлял в судах.

Кеннеди оставил руководителей специальных ведомств Аллена Даллеса и Эдгара Гувера на их прежних постах руководителей Центрального разведывательного управления и Федерального бюро расследований. По мнению А. Громыко и А. Кокошина, это была тактика «завоевания доверия», демонстрация того, что ожидать экстравагантных выходок с его стороны не следует ^{601} . Это отчасти правильно. Но нужно добавить, что оба они — и руководитель ФБР Эдгар Гувер, и шеф ЦРУ Аллен Даллес — были опытными специалистами своего дела, пользовавшимися доверием не только в деловых кругах, но и в политическом истеблишменте обеих партий. Джон полагал, что сможет без труда управлять обоими деятелями, оставляя за собой решение кардинальных вопросов национальной безопасности, разведывательных и контрразведывательных операций.

Даллес, впрочем, вскоре проявил себя отнюдь не с лучшей стороны во время первого Кубинского кризиса (вторжения на Кубу отрядов эмигрантов), после чего был отправлен в отставку. Так что, сохраняя его в качестве руководителя разведывательного ведомства на первом этапе своего президентства, Кеннеди явно переоценил собственные качества руководителя.

Еще в период формирования своего кабинета Джон подумывал о назначении на пост директора ЦРУ брата Роберта. Однако, посоветовавшись с доверенными лицами, он согласился, что это было бы «слишком рискованным действием», которое вызвало бы нежелательные толки в прессе ^{602} . В результате после ухода со сцены Даллеса директором ЦРУ был назначен Джон Маккоун, работавший при Эйзенхауэре председателем комиссии по атомной энергии. Это был человек, не хватавший звезд с небес, но исполнительный и верный служака.

В то же время сосредоточение реальной исполнительной власти не в руках министров, а в Белом доме, подобно тому, как это было при Рузвельте, проявилось в назначении на посты помощников и советников людей, лично преданных Джону, являвшихся его сотрудниками во время работы в конгрессе и в период предвыборной кампании, научившихся с ходу улавливать мысли и пожелания шефа. Хотя Кеннеди формально ликвидировал существовавшую при Эйзенхауэре должность главного помощника президента, фактически помощником по общим вопросам стал К. О'Доннел.

Другой помощник, П. Сэлинджер, не без оттенка зависти писал, что О'Доннел обладал самыми обширными полномочиями и оказывал на президента наибольшее влияние ^{603} . О'Доннел не стал, однако, alter egoКеннеди, подобно тому, каковыми были у Рузвельта вначале Луис Хоув, а затем Гарри Гопкинс. Влияние О'Доннела в значительной мере уравновешивалось другими помощниками — Теодором Соренсеном и Макджорджем Банди, первый из которых ведал в основном внутренними делами и контактами с конгрессом. Банди же официально считался специальным помощником по национальной безопасности, но, по существу дела, к этой сфере можно было отнести всё что угодно. Реально он, в недавнем прошлом видный профессор — историк и международник — Гарвардского университета, руководитель одного из университетских колледжей, ведал проблемами внешней политики.

Присоединившийся к команде Кеннеди в возрасте сорока одного года, но уже обладавший весомым авторитетом в научных и правительственных кругах, к тому же с немалой организаторской хваткой, проявивший высокие гуманитарные способности с детских лет (его учитель истории говорил, что сочинения Макджорджа были лучше, чем книги, которые он использовал) и стремительно прошедший путь по академической лестнице, Банди был для Кеннеди просто незаменим [38] .

Один из его приятелей (к сожалению, в архиве не сохранилась фамилия) написал о Макджордже шутливый и несколько насмешливый лимерик [39] , который мы приводим в оригинале и в переводе:

38

Банди, как и Кеннеди, был ветераном Второй мировой войны. В армию он вступил обманом. Будучи сильно близоруким, он не подлежал призыву. Однако Макджордж выучил наизусть таблицу проверки зрения и смог пройти медицинскую комиссию. Он получил офицерское звание, участвовал в североафриканской и итальянской кампаниях. В Гарварде Банди преподавал курс «США в мировой политике», но основное внимание уделял административной работе. Один из коллег говорил о его гарвардских годах: «Гарвард был подобен бокалу шампанского, и он знал каждую из брызг в нем по имени» (JFKLB. MBPR Box 104).

39

Лимерик — традиционная британская форма стихосложения; представляет собой стихотворение из пяти строк, в котором первая строка рифмуется со второй и пятой, а третья — с четвертой.

A proper young prig McGeorge Bundy Graduated from Yale on a Monday, But he shortly was seen As establishment dean Up at Harvard the following Sunday ^{604} . (Вот Макджордж Банди — карьерист! Но карьерист — не аферист. Он Йель окончил в понедельник. Где в воскресенье сей «бездельник»? На службе в Гарварде — декан-эквилибрист!) [40]

40

Пер. Л. Шустера.

Не склонный обычно хвалить своих сотрудников и помощников, Кеннеди, как уже говорилось, относился к Банди с явным почтением. Он очень высоко отзывался о его работоспособности, говоря, что «Банди осуществляет огромный объем работы. Но, кроме того, он был убежден, что Банди — самый умный человек, которого он когда-либо знал» ^{605} . Не случайно позже, после вступления в должность, Кеннеди распорядился, чтобы Банди — единственному из помощников — был предоставлен кабинет в Белом доме, тогда как остальные члены команды имели служебные помещения в здании исполнительных учреждений, расположенном по соседству.

На следующей ступени стояли Ларри О'Брайен (он отвечал в основном за связи с местными администрациями — мэрами городов и губернаторами штатов, а также с партийной машиной Демократической партии) и Пьер Сэлинджер, получивший пост пресс-секретаря.

Несколько особое положение в Белом доме занял видный историк Артур Шлезингер-младший (его отец, также Артур Шлезингер, был, как и сын, известным исследователем истории США), не имевший ни политических амбиций, ни сколько-нибудь значительных поручений. Его должность называлась «специальный помощник президента», однако, по словам самого Шлезингера, он был приглашен в Белый дом в качестве «возмутителя спокойствия» ^{606} . В действительности он консультировал Кеннеди по тем вопросам, которые считал наиболее важными и злободневными, и в то же время играл роль своего рода дворцового летописца. У Джона Кеннеди, намеревавшегося провести в Белом доме два срока и войти в историю в качестве одного из наиболее выдающихся президентов страны, честолюбие было немалым. Он явно рассчитывал, что Шлезингер посвятит ему фундаментальные исследовательские труды, апологетические, как он надеялся, подобно тому, как тот писал уже о Франклине Рузвельте. Так и произошло в действительности через несколько лет.

Пока же Шлезингер, обладавший огромными знаниями и великолепной памятью, был для Кеннеди важным собеседником, от которого президент набирался эрудиции, чтобы при случае щегольнуть ярким фактом или историко-философским обобщением. Надо, однако, сказать, что Шлезингер был весьма многословен и в своих печатных трудах, и в устной речи, и это, по свидетельству очевидцев, раздражало Джона, который нередко демонстративно уходил от разглагольствований историка ^{607} .