Клан. Разбитые стекла
Шрифт:
— Хватит подпирать стенку, она не упадет. Вот, закутайся. У меня здесь не лазарет, простудишься — сдам Айболиту.
Полина подняла удивленные глаза, немного помедлила, прежде, чем отлепилась от стены и робко подошла ближе. Андрей молча наблюдал, как она неловко кутается в покрывало, сворачивается в кресле поближе к огню, словно пытаясь стать как можно незаметнее, протягивает к камину озябшие ручонки.
— Если забыла, напомню: мои распоряжения здесь исполняются. Быстро, четко и безоговорочно, нянчиться ни с кем я не намерен. На первый раз, как человечке и штатской, прощаю. В следующий раз просто заверну в это проклятое покрывало. Ясно?
— Ясно, Андрей Аристархович, — еле слышно отозвалась человечка. — А где Лена? Она обычно со мной спит, чтоб я не одна…
— Они с оборотнем в саду. Коньяк пьют, — хмыкнул начальник спецотдела. — Испортить им вечер?
— Не надо! — испугалась Полина. — Я не хотела…портить.
— Могу
— Тогда я точно не засну, — девушка слегка улыбнулась.
— Остается один выход — терпеть мое присутствие, — подвел итог иерарх.
Девушка смутилась и отвернулась к огню. Испуг сменился неловкостью. Как себя вести, о чем разговаривать с начальником особого отдела, она не представляла. И особенно опасалась сказать или сделать что-то такое, что разозлит мага. Даже сейчас от него исходила опасность и мощь, а уверенная поза и хищные скупые движения выдавали скрытую силу, дремлющую до поры, подобно вулкану. Чем-то этот мужчина неуловимо напоминал тех, двоих, что требовали у нее какие-то ключи, а когда поняли, что она действительно ничего не знает, просто отдали на растерзание. Полину снова бросило в дрожь. Чекисту ничего не стоит поступить с ней не лучше. Нянчиться он точно не будет, ему нужна информация, чтобы сложить недостающие детали мозаики. Ради этого ей сохранили жизнь. Пусть даже она об этом не просила.
— Почему вы меня не допрашиваете? — не выдержала девушка.
Серо-стальные глаза с язычками пламени просветили ее, словно рентген.
— Твоя психика нестабильна, — нехотя бросил мужчина. — Ментальное вмешательство может дестабилизировать тебя еще сильнее. Мне не нужно, чтобы ты окончательно спятила, но и выбор у меня невелик. Завтра.
Полина плотнее закуталась в покрывало. По телу пробежала противная мелкая дрожь.
— Это настолько опасно?
— Для нас это обычные вещи. Как это выйдет у нас с тобой — понятия не имею. Обычно я людьми не занимаюсь, а если занимаюсь — то не теми, чьи мозги стоило бы жалеть.
Девушка замолчала. Маг говорил честно, не пытаясь ничего сгладить или приукрасить. Но от этого было не легче. Оба понимали, что нет смысла откладывать неизбежное.
— Давайте покончим с этим. Сейчас. Пусть это будет гвоздями в крышки их гробов.
Полина слышала свой голос, внезапно ставший чужим, и понимала — пути назад не будет.
— Этого пути и так не было, — услышала она, прежде, чем сознание разорвало надвое.
Перед глазами Полины независимо от ее желания замелькали слайды, словно кто-то с огромной скоростью перематывал киноленту. Память словно взорвалась, фонтанируя такими деталями и подробностями, помнить которые человек просто не мог. Она всего лишь наивно считала, что не мог. Оказывается, глубины памяти хранят столько всего, что сложно даже представить. Память, подобно кропотливому и дотошному клерку, записывает и бережно хранит каждую мелочь. И то, что вспомнит человек, порой зависит вовсе не от него.
Она все видела, понимала, чувствовала, но не могла ни на что повлиять — ее воля перед волей чекиста оказалась подобна листочку перед ураганом. Сейчас он безраздельно владел ее разумом, а сама девушка могла лишь беспомощно наблюдать за тем, как рушится и разбивается ее жизнь. Снова. Все воспоминания, мысли, чувства девушки, спрессованные в плотный поток, лавиной затопили сознание. Чужое, чуждое присутствие заполнило каждый укромный уголок души, высветило каждую крупинку памяти, подобно тому, как рентген насквозь просвечивает тело. Киномеханик безжалостно гнал чудовищную пленку от конца к началу, назад, в прошлое. Подвал, жестокое избиение, попытка побега, насилие, подводная база, допросы, подземная база, опять допросы, считки — так похожие на сегодняшнюю, с последующим стиранием памяти. “Хреново стирали, поверхностно, грубо. Связи нарушили, придется проникнуть глубже”, - вынесло вердикт чужое нечеловеческое сознание. Сознание монстра из КГБ. Полина отшатнулась, но ее словно сковали изнутри невидимые цепи.
“Тише, не дергайся. Я очень аккуратно”, - мягко сказал монстр, напомнив Полине зубного врача, собирающегося сделать укол.
Пленка продолжала отматываться в прошлое. Если на самых травмирующих моментах Ивашин частично блокировал восприятие девушки, то теперь слайды обретали запахи, звук, объем и краски. Плен, предательство любимого… она думала, что любимого. За ее жизнь он получил мотоцикл и охотничье ружье. Невиданное богатство для простого парня из захолустного подмосковного городка. “Не за твою жизнь, а за архивы твоего рода, что хранила твоя бабка, — припечатало сознание иерарха. — И за то, чтобы ни их, ни тебя никто не искал”. Эти слова полоснули девушку невыносимой болью, вновь вскрывая еще свежую рану. Самое невыносимое — то, что это оказалось правдой. Той правдой, о которой она старалась просто не думать, делать вид, что это не так. Теперь иллюзии, психологические защиты и барьеры рассыпались прахом, оставляя лишь обнаженную правду. Чистую информацию, которую жадно поглощал хозяйствующий внутри чужой разум, скрупулезно фиксируя все касающееся тех самых роковых архивов. Понятно, почему от этого сходят с ума. Удивительно, что она до сих пор еще в здравом уме и трезвой памяти. Насколько это вообще возможно в такой ситуации.
Полина слышала, что перед смертью у человека вся жизнь проносится перед глазами. Но при смерти было легче, чем сейчас, кроме черного тоннеля со светом в конце в смерти не было ничего. В ней не было ни страха, ни боли, ни отвращения, ни горечи, ни тоски — ничего. Лишь пустой тоннель с черными стенами. Сейчас же на девушку давил чистейший концентрат ее собственной отгоревшей жизни. Она пыталась спрятаться, закрыться, отгородиться от этого кошмара, но ее мотало и крутило, словно щепку в водовороте. Полина, не выдержав, начала соскальзывать в обморок, перед глазами протянулась мутная пелена, напоминающая закопченное, засиженное мухами стекло.
“Не сопротивляйся, раздавит”, - чужая воля выдернула сознание девушки из обморочной мути и отрезвляюще хлестнула ледяным вихрем. Напряжение все нарастало. Тонкая стеклянная преграда лопнула, разлетевшись осколками. Кадры жизни продолжали свой бег. Помолвка, работа на фабрике, смерть бабушки и матери, институт, комсомол, школа просто пролетели перед глазами. Оборвавшись в районе воспоминаний пятилетней Полюшки о новогодней елке в бабушкином доме, запахе жареной курицы и печеных яблок, лучистых бабулиных глазах и добром голосе, читающем внучке вечернюю сказку, теплой печке и корзинке с рукоделием, в которой так любила спать старая кошка. Кроме архивов и этого ничем не примечательного детского воспоминания, внимание чекиста почему-то привлекла смешливая первоклашка с букетом разноцветных астр и огромными белыми бантами, с трудом поднимающая солидный коричневый портфель, посиделки у пионерского костра с традиционными страшными историями и печеной картошкой, и выпускной бал, на котором юная Полина, в простом белом платье и туфельках на каблуках, надетых впервые в жизни, кружилась в вальсе. Родители и бабушка, празднично одетые, наблюдали со стороны. Мама украдкой утирала слезы и теребила подол фиолетового платья. Тогда жизнь казалась светлой, доброй и ясной, манила мечтами, надеждами и новыми горизонтами. Глаза девушки сияли, как звездочки, а сама она напоминала ангела Изначального Света. Как она была счастлива… На жалком ничтожестве, продавшем любящую его девушку за пару кусков железа, и их нелепой близости иерарх не фиксировался, перелистнув эти эпизоды, как нечто незначительное и недостойное его внимания. Скоропалительная помолвка и недолгие отношения лишь стыдливо прикрыли юнца, воспользовавшегося наивностью девушки, от уголовного преследования, а саму Полину — от злых языков и всеобщего презрения. Эти события совершенно не заинтересовали мага.
По большому счету, он уже узнал все, что хотел, и даже больше. За пару минут считки он выкачал из нее все до дна, больше сведений не выжать даже пытками и мощными артефактами. Фактически, ее задача как информатора выполнена, и выполнена успешно. Осталось обработать полученную информацию и использовать ее с максимальной эффективностью. Дальше находиться в глубоком ментальном контакте с человечкой не было необходимости, как и в самой девчонке. Не удерживать же ее, в самом деле, годами в своей резиденции. Самое время от нее избавиться, чтобы предотвратить утечку информации в дальнейшем. А с ее обидчиками он сам сочтется. Да и справится с этим куда лучше, чем девчонка. Иерарх охватил сознанием ее слабенькую, почти погасшую ауру и разум. Измученная девушка уже не сопротивлялась, нарушенные ментальные связи искрили оборванными проводами. Полина с трудом открыла погасшие, словно присыпанные пеплом глаза и взглянула на него — прямо, открыто, ясно. Прямо в глаза.
— Надеюсь, полученные сведения окажутся вам полезны. Я все понимаю, и вы правы: судя по тому, как я стреляю и роняю ножи, вы справитесь куда лучше, — едва слышно прошептала девушка, слабо улыбнувшись непослушными губами. — Только прошу вас, не тяните, я и так здесь задержалась. И… сделайте это… быстро, я так боюсь… боли.
По щеке пробежала капелька, на мгновение отразив пламя камина и оставляя за собой влажный след. Андрей снова держал в своих руках невинную душу и тоненькую ниточку этой маленькой жизни. Достаточно одного движения, одной мысли, чтобы эту ниточку оборвать. Он понимал это. И с каждой секундой, растянувшейся в вечность, понимал все четче: нет, не оборвет. И никому не позволит это сделать, в том числе и самой Полине. Даже если придется нарушить Слово и заплатить за это Силой. Даже если придется, подобно последнему мерзавцу, удерживать ее насильно в этой демоновой резиденции и лишить воли, чтобы заставить жить.