Klangfarbenmelodie
Шрифт:
Он давал возможность быть робким, стесняться и бояться — и показывать это, а не прятаться за масками и чужими лицами и словами. Да и какие вообще слова, когда каждую секунду Аллен нуждался в судорожном вдохе, как пловец, только что прошедший под водой длинную дистанцию. И каждый вдох был колок и жгуч, от каждого темнело в глазах и замирало сердце.
Тики навис над ним, блестя в полумраке комнаты золотыми глазами и улыбаясь, и погладил его между ног, заставив дернуться и застонать, а потом — помог сесть на кровати и перевернуться на живот. Юноша уткнулся носом в согретые их валяниями простыни и выгнул спину под новой чередой движущихся от загривка до поясницы поцелуев, ощущая себя чертовой кошкой или еще кем
Микк медленно толкнулся в него, мягко придерживая его за бедра, и едва слышно всхлипнул.
О боже. Чёрт. Боже.
Аллен зажмурился, ощущая себя донельзя странно, ужасно стеснённо и одновременно приятно, и, когда мужчина уткнулся ему в плечо мокрым лбом и принялся поглаживать по груди и животу, иногда словно бы невзначай опускаясь к паху и кусая шею, гортанно замычал в перину, слишком трепещущий, слишком дрожащий и восторженный, ощущающий себя чересчур хрупкой куклой или заласканным хозяйскими руками котёнком.
Его пронзила вспышка внезапного удовольствия, заставившая то ли всхлипнуть, то ли заскулить, и Аллен зарылся лицом в подтянутую просто на автомате подушку, ужасно смущённый своей развязностью, своим желанием. Он схватил простыни, просто не способный также сильно схватить Тики, который вновь не позволял ему даже обернуться, придавливая своим телом к кровати, и рвано вдохнул, жмурясь от счастья и прошибающей тело неги.
Как же ему было хорошо. Чертовски хорошо.
Микк ущипнул юношу за сосок и снова вцепился зубами в плечо, явно решив расцветить своими отметинами все тело и не давая ни малейшей возможности прикоснуться к себе, заставляя тереться пахом о простыни и раскрываться навстречу толчкам.
Аллен застонал, когда мужчина смял в ладони его ягодицу, и подался навстречу его движению, принимая его в себя и тут же чувствуя, как разъезжаются в разные стороны ноги, потому что тело словно током каждый раз било, как будто Тики был наэлектризован, и это было ценой за прикосновение к нему.
За возможность ощутить, как тебе вылизывают загривок и как в тебя толкаются, наполняя собой, — неторопливо и длинно, в каком-то словно бы специально заданном темпе.
Юноша захныкал, чувствуя, что ему недостаточно, что надо еще, больше, глубже, быстрее, и попытался насадиться на Тики сильнее, тут же выбивая у мужчины из горла длинный всхлип, обрывающий череду едва слышных бархатных стонов.
Ему казалось, его несет по реке, только река — горячая. И он весь погружен в воду — согревающую, обжигающую и ласковую. И он тонет в этой воде, тает в ней как кубик льда, брошенный в чай.
И ему хотелось кипятиться в этой реке.
Потому что она ни в какое сравнение не шла с тем обгладывающим кости пожаром, который снился в кошмарах и преследовал его наяву.
Аллен вдруг замер, напряжённый и натянутый, как тетива лука, и возбуждение волной метнулось к низу живота, жаром обдавая пах, и взорвалось перед глазами яркими вспышками с протяжным сдавленным стоном, больше похожим на скулеж. Усталость накатила сразу же, обвивая разморенное тело, и юноша, на самом деле, до сих пор плохо соображающий, что вообще только что произошло, почувствовал, как Тики гортанно простонал ему на ухо, кусая загривок и толкаясь в последний раз, чтобы в следующую же секунду обессиленно завалиться набок, прижимая Уолкера к себе изо всех сил.
Ухо обожгло прерывистым дыханием:
— Люблю тебя…
Аллен лениво улыбнулся, так и чувствуя непроизвольно сотрясающую тело дрожь, и завозился в объятиях мужчины, поворачиваясь к нему лицом и дразня зудящие от пощипываний соски соприкосновением с горячей кожей. Микк расслабленно мерцал глазами, и, когда юноша потянулся поцеловать его, ласково погладил его по испещрённому письменами шрамов боку, заставляя шумно вдохнуть и запоздало закраснеться, уткнувшись носом
— И я тебя… — громче хриплого шепота не вышло — Аллен сипел, так толком и не восстановив дыхание, и не мог не улыбаться, совершенно по-идиотски — и совершенно счастливо.
Интересно, все счастливые люди становятся немного идиотами?..
Тики обнял его, сбивая запачканный плед в ноги, и укрыл их одеялом, а юноша прижался к нему в поисках тепла и, совершенно разнеженный и уставший, не заметил даже, как тут же уснул.
Снилось ему что-то приятное, цветастое и успокаивающее, а до ушей доносился прекрасный женский, поющий что-то тягучее и на испанском.
Проснулся Аллен оттого, что солнце светило ему прямо в лицо. Он неприязненно поморщился, утыкаясь носом в подушку, и сердито выдохнул, когда всё же понял, что спать больше не хочет. Поясница, правда, от любого движения слегка побаливала, и осознание причины сразу же заставило юношу нещадно покраснеть и краем глаза взглянуть на сопящего Тики, вновь обнимающего его всеми конечностями как какую-то игрушку.
Это было слишком мило, пожалуй, чтобы вставать сразу — потому что у мужчины было слишком мирное и спокойное лицо во сне (как видно, он и сам спал без кошмаров). Уолкер нечасто видел его таким… беззащитным, чаще Микк просто в изгибе губ даже мог выразить целую гамму чувств, и это ужасно подкупало в нем. Именно поэтому юноша осторожно завозился, устраиваясь поудобнее, и потерся носом о кожу Тики — пылающую и гладкую.
В следующий раз уже Аллен будет его исследовать. Просто… просто оседлает его и будет целовать, ласкаться, тереться от него и метить его. Потому что покусанные плечи горели нещадно, давая знать о том, какие наверняка смачные на них остались следы от зубов Микка, и поясница ныла. О да, юноша знал, что она каждый раз теперь будет ныть (а ему вообще-то ужасно хотелось, чтобы эти «разы» происходили теперь… часто, да), но все-таки… на Тики его меток было не так уж много — всего лишь несколько засосов на груди и шее, которые Уолкер даже не помнил, когда оставил.
Хотя вообще-то уже существование этих отметин (сделанных только и исключительно Алленом — а кем же еще, черт подери) смущало юношу донельзя. Потому что… господи, какой же он…
Как же хочется поцеловать и прикусить еще раз.
Но Тики спал, и будить его не хотелось, а потому юноша просто пожирал глазами тело мужчины и легко гладил его по боку.
И потом… если сегодня утром количество меток на них обоих увеличится, это же… это же надо будет как-то объяснить Неа, верно?.. А говорить с братом на эту тему Аллен пока не хотел, и даже не потому что смущался своей связи с мужчиной (который был другом старшего Уолкера и вообще-то старше Аллена на приличное количество лет), а потому что Неа непременно начал бы сыпать нравоучениями и руганью. Юноша уже слышал угрожающие нотки в его голосе, когда раскрылось, кто же такая Алиса на самом деле.
Что же будет, когда брат узнает, что Аллен, чёрт подери, спит с его другом? И что, по сути, они его дурили эти несколько недель?
Уолкер горестно вздохнул, всё-таки не сдержавшись и легко чмокнув Тики в губы, и подумал, что в холодильнике у него снова сплошные полуфабрикаты, а то, что он наготовил ему дня три назад, уже съедено, а потому необходимо было встать, помыться и приготовить завтрак (или даже уже обед) до того, как этот соня проснётся.
Выбираться из плена сильных горячих рук не хотелось, но юноша всё же собрался с мыслями и осторожно выскользнул из объятий, подсовывая сразу же зашарившему по кровати ладонями Микку подушку с каким-то маниакальным смешком и удовольствием, после чего тихо прокрался к шкафу, желая найти себе бельё и шорты с футболкой (понятное дело, оказавшиеся на пару размеров больше, но выбора никакого не было), и направился, тихо шипя от прошивающей поясницу боли, в ванную.