Klangfarbenmelodie
Шрифт:
Но… Аллен плакал.
Неа ошеломлённо вздохнул, чувствуя, как сердце замерло на мгновение и, стремительно бухнув куда-то в пятки, принялось заполошно биться уже там. Юноша закусил дрожащую нижнюю губу, словно всеми силами пытался заставить себя успокоиться, и сжал кулаки так сильно, что костяшки правой руки побелели. Он смотрел в пол, шмыгал носом и судорожно дышал, явно стараясь выровнять дыхание, но лишь сильнее сбивался с ритма, неровными порциями вдыхая воздух.
Мужчина бросился к нему, но Аллен отшатнулся почти что в испуге, глядя на него как-то слишком затравленно, непонимающе, и глубоко, с присвистом вздохнул,
— Только не закрывайся! Пожалуйста, не закрывайся! Я знаю, как виноват, но, прошу тебя, дай мне всё исправить! — горячечно зашептал он, чувствуя, что Аллен леденеет, каменеет, и понимая, что ужасно боится этого. Боится, что вновь всё испортит. Что вновь придётся вернуться в прошлое — туда, где брат игнорировал его, боясь и слово сказать, чтобы не нервировать.
— Н-не стоит… Ты… не виноват, — тихо выдохнул юноша, пытаясь отстраниться, отпрянуть, спрятаться, но Неа замотал головой и порывисто чмокнул его в висок, крепко прижимая к себе и не позволяя этого.
Он хотел его растопить. Растопитьрастопитьрастопить.
Они же братьями были в конце концов.
— Виноват! — убито зашептал Неа. — Я только ухудшал все запретами!.. Боялся вспоминать, думал… думал, ты… будешь похож на Адама, если будешь заниматься музыкой, но я…
Аллен покрывался ледяной коркой — и эта корка тут же трескалась, а на смену ей приходил новый слой льда. Как будто юноша пытался закрыться хоть как-нибудь — и не мог, раз за разом срываясь и приглушенно всхлипывая и вздрагивая.
Спина у него просто ходуном ходила, и Неа принялся легко поглаживать брата, то и дело зарываясь пальцами в пушистые волосы и чувствуя, как в горле собирается комок.
Так ведь не должно быть. Не должно!
Минуты через три Аллен успокоился, хотя все еще заикался от беззвучного рыдания, и поспешно вытер слезы. И — снова попытался отстраниться.
— Прости, брат, я…
— Это я виноват, что ты плачешь, — замотал головой Неа. — Это я должен просить прощения. Я… я так ошибался, Аллен… — он шумно выдохнул и скорбно поджал губы. — Я… когда в субботу домой вернулся и вас с Тики увидел, я просто… ты так улыбался, Аллен! Ты не улыбался так одиннадцать лет!..
Юноша едва заметно улыбнулся подрагивающими губами, как будто как-то несмело, нерешительно.
Как будто боялся.
— И т-ты не… — он замерцал глазами и длинно шмыгнул носом, — не обидишься?..
Неа словно землю из-под ног выбили.
Обидится? Но на что? На то, что Аллен плачет? На то, что будет искренне улыбаться? На то, что хочет заниматься музыкой? На что он может обидеться?
И как же всё между ними было ужасно, если брат вообще спрашивает про такое?
Неа обескураженно выдохнул со смешком, прижимая бледного юношу к себе и утыкаясь лбом ему в макушку.
— Не обижусь, — прошептал он, желая донести до Аллена такую простую, казалось, истину. — Мы же семья, я всегда поддержу тебя и помогу, — мужчина слегка отстранился, заглядывая брату в лицо, белое как полотно, с опухшими от слёз покрасневшими глазами, и, поправив
— Я люблю тебя… — тихо пробормотал Аллен, несмело обнимая его и пряча лицо. И Неа ощутил, как захотелось смеяться — и как комок в горле стал еще более тяжелым и горьким.
Глаза узнаваемо защипало, и мужчина уткнулся юноше носом в макушку, крепко прижимая его и себе и не желая размыкать этих объятий… наверное, никогда.
— Я тоже, братец… Я тоже, — отрывисто шепнул он, все-таки ощущая, как скулы слегка обжигает влага.
Он так скучал…
Все эти одиннадцать лет они жили рядом, но мёрзли друг с другом, потому что у них не было возможности поговорить. Одиннадцать лет общего одиночества — одиннадцать лет непонимания и страха.
Аллен мелко задрожал, вцепившись в его рубашку на спине словно в спасительный якорь, — прямо как в детстве, когда ему снились кошмары, а Мана не был способен их прогнать, отчего Неа забирался к ним в кровать и крепко-крепко обнимал, неся всякую чепуху, в которую братишка искренне верил. Он был тогда таким ярким и живым, таким эмоциональным и открытым, что мужчина часто предавался ностальгии и жалел, что те времена прошли. Что Аллен так изменился.
Но оказалось, что это Неа был слеп — потому что Аллен не менялся. Он заковал себя, чтобы не напоминать старшему брату о трагедии, о Семье, о Мане, о детстве, о доме… о прошлом.
Весь оставшийся вечер они слушали джаз. И — записи с концертов Маны, которые, к удивлению мужчины, Аллен хранил на ноутбуке.
Комментарий к Op.13
Репертуар:
Nowisee — [Monthly #04] Stigma
========== Op.14 ==========
Аллен был счастлив впервые за долгое время. Счастлив — и смущен до крайности, потому что Неа сиял, когда он появлялся на горизонте, а Тики — молчал и с легкой усмешкой наблюдал за потугами мужчины по восстановлению родственных уз.
Это было похоже на огромную стройку, где Микк (обычно вальяжно разваливающийся на диване) с видом снисходительного властелина озирал труды своих рабов и благосклонно кивал на их старания, показывая свое довольство.
Такое сравнение было, без сомнения, дико странным (может, все дело в недавней контрольной по мировой истории), но Аллен обычно прыскал, когда думал о чем-то подобном, и Неа тут же еще ярче начинал блестеть глазами, думая, очевидно, что является виновником смешка.
Пожалуй, если бы Аллен признался ревнивому братцу, что думает о Тики в последние пару дней чаще, чем о чем-либо, то… ох, ну он, наверное, из себя бы вышел.
Хотя юноша совершенно не понимал причины такой перемены в брате — тот всегда вис на Микке сам, необычайно чувствительный к тактильным контактам, но теперь… с ним, словом, творилась какая-то ерунда. Он хмурился тут же, стоило только Аллену коснуться Микка или сесть к нему слишком близко.
И это было странно.
Неужели Тики был прав, и брат ревнует?..
Или он… заметил, как мужчина себя ведет?..
Аллен и сам чувствовал, как изменилось отношение Микка к нему, и это… это волновало — поэтому юноша и думал о мужчине столь часто. Еще чаще обычного это происходило только тогда, когда тот попадался ему на глаза, а уж сегодня… четверг. Прямо накануне тематического вечера.