Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника
Шрифт:
Глава вторая
«Ярость, неистовство, гнев»: 1638–1642
Этими словами Кларендон описал чувство стремительно приближавшейся гражданской войны, атмосферу, царившую в Коротком и Долгом парламентах.
Когда Хайд ступил на политическую стезю? В 1640 году, после одиннадцати лет личного правления Карла I, было объявлено о созыве парламента. Для состоятельного землевладельца из Уилтшира, ставшего успешным юристом, обладавшим связями в придворных кругах, решение стать депутатом казалось логичным продолжением семейных традиций и способом выразить конституционно-политические идеи, сформировавшиеся в Грейт Тью.
Решение о созыве парламента было принято королем по совету Томаса Уэнтворта в чрезвычайных обстоятельствах. Политическому спокойствию на острове пришел конец, когда в 1639 году началась война с Шотландией. Поводом для нее стало введение единого молитвенника (Книги канонов), что сильно задело религиозные чувства шотландских пресвитериан и привело к восстанию, которое иногда называют «шотландской революцией». Внимание, уделенное Хайдом этому событию в «Истории мятежа», дает основание полагать: автор считал его первоначальным толчком к революции. Прямая критика религиозной политики Карла I была для него невозможна ни во второй половине 1640-х гг., ни во время второй эмиграции. Тем более выразительно высказывание из первоначального текста: «Был ли молитвенник составлен с осторожностью и осмотрительностью? Был ли благоразумно дан выбор народу? Мог ли в тех обстоятельствах народ принять его? Были ли епископы того и другого королевства более нетерпеливыми и неумелыми, чем было допустимо в тех обстоятельствах? Были ли главные министры государства, служившие королю,
Недовольство в Эдинбурге не было, однако, спонтанной реакцией на молитвенник; оно зрело в течение нескольких лет. В отличие от отца, выросшего в Шотландии, проведшего в ней большую часть жизни, понимавшего характер народа и хорошо представлявшего, как будет встречен там любой его указ, Карл I плохо знал королевство, в котором в течение веков правили его предки. Его увезли из Эдинбурга, когда ему не было четырех лет, в следующий раз он приехал в Шотландию только на собственную коронацию в 1633 году. Историк Ч. Карлтон заметил: «Карл никогда не любил и не понимал шотландцев, но в то же время думал, что понимает их. Это было видно задолго до введения единого молитвенника» [31, 195]. Он доверял только тем шотландцам, которые придерживались англиканской веры. Наиболее влиятельным из них был Джеймс, маркиз Хамильтон, друг короля, который до рождения у последнего детей сам мог претендовать на шотландский трон. [7]
7
Хамильтона нельзя считать влиятельным советником – Карл мало прислуживался к его осторожным советам по политике в Шотландии. Он был вместе с королем во время провалившейся попытки арестовать пять оппозиционных парламентариев в январе 1642 г. В 1643 г. Карл I даровал ему титул герцога. После первой гражданской войны пытался участвовать в урегулировании отношений между Карлом и ковенанторами. В 1648 году потерпел поражение от Кромвеля при Престоне, хотя имел превосходящие силы. После этого сражения был пленен и после суда казнен путем отрубания головы.
Шотландия была гораздо беднее Англии: ее государственный доход был ниже, чем английский, в тридцать с лишним раз. В крупнейшем городе страны Эдинбурге проживало около тридцати тысяч человек. Если в долинной части страны происходило развитие торговли и промышленности, то в горной Шотландии занимались скотоводством, а из земледельческих культур выращивали в основном овес. Там господствовала клановая система, сохранившаяся до времени поражения якобитского восстания 1745 года. Вожди кланов были в своих владениях куда более влиятельны, чем государство и королевские чиновники. Условия жизни подталкивали многих шотландцев, как жителей долин, так и горцев, наниматься на военную службу. Больше всего шотландцев служило во Франции и Нидерландах, немалое число воевало в Германии в войске шведского короля Густава-Адольфа, а некоторые добрались даже до далекой Московии. Самым знаменитым из «московских шотландцев» был Патрик Гордон, прослуживший в России почти сорок лет. На склоне жизни он стал наставником царя Петра в его «потешных» военных затеях и сумел доказать свою преданность. Говорят, когда в 1699 году Гордон тяжело заболел, царь навещал его ежедневно, и по преданию, сам закрыл глаза умершего, на похоронах бросил в могилу горсть земли, произнеся: «Я даю ему только горсть земли, а он дал мне целое пространство». Во время Тридцатилетней войны на континенте сражались шотландцы, сыгравшие затем важную роль в войнах времен революции. Шотландский главнокомандующий в годы революции Александр Лесли обучился военному искусству, воюя за Густава-Адольфа, на службе которому заслужил звание полевого маршала. Один современник язвительно сказал, что он «обучился ремеслу убивать за границей и вернулся убивать, во имя Бога, дома» [30, 20]. Благодаря связям он обеспечил доставку в Шотландию оружия и боеприпасов. Другой шотландец Александр Хамильтон на службе шведскому королю изготовлял легкие железные пушки взамен бронзовых и построил пушечный завод в Эдинбурге. Превосходство шотландцев в артиллерии повлияло на ход войны с англичанами.
В середине XVI века учение Жана Кальвина прочно утвердилось в Шотландии, и на его основе возникла шотландская пресвитерианская церковь. Возможно, что одна из причин успешной радикальной реформации в этой стране крылась в позиции баронов, использовавших новые религиозные идеи в противовес короне. Шотландская пресвитерианская церковь приняла форму национальной организации. Над местными церковными общинами (кирками) стояли коллегии священников (пресвитеров), над ними – выборные синоды. С конца XVI века ежегодно проводилась верховная ассамблея, в которой заседал не только клир, но и миряне. В таких условиях кальвинистское духовенство превратилось в политическую силу. Пресвитерианская церковь стала мотором сопротивления намерению установить единообразный порядок богослужения, рассматривая это как грубое догматическое заблуждение.
Шотландский парламент отличался от парламента Англии: он состоял из одной палаты, в которую входили графы, бароны, лэрды (меньшие по статусу королевские вассалы), представители от городов и прелаты. На самом деле влиянием обладал не весь парламент, а так называемый Комитет «лордов статей». Искусно лавируя между клиром и знатью, Яков в свое время добился того, чтобы этот комитет стал исполнителем монаршей воли. В нем важная роль отводилась королевским епископам (институт епископства был восстановлен в шотландской церкви в 1572 году). При Карле утвердился новый порядок назначения членов Комитета, что вело к его полной зависимости от короны, и в то же время к утрате авторитета в обществе. Учитывая, что в состав шотландского Тайного совета Карл включил лиц, близких к Лоду, отрыв короны от общественных настроений принял болезненные формы. Хайд признавал: «Епископы вправду мало привлекали эту нацию и имели над ней мало власти. Они не могли регулировать положение дел в собственных соборах, очень редко решались появляться в епископском одеянии, не смели противиться верховному собранию в вопросах юрисдикции. Таким образом, в [шотландской] церкви епископат был не больше чем названием» [7, I, 116]. Он также объяснял недовольство тем, что шотландцы «с ревностью» воспринимали, как долго король не появлялся в их стране, и видели в этом признак, что Шотландия «превратилась в провинцию Англии и подчинена ее законам и правительству» [7, I, 113].
Может быть, Хайд и другие «мудрые люди» правы, что введение единого молитвенника в 1633 году было возможно. В 1637 году точно было поздно. По словам А.Н. Савина, «шотландская революция открывается тем самым днем, из которого Карл и Лод думали устроить торжество абсолютизма и англиканизма» [137, 211]. Воскресным утром 23 июля 1637 года в Эдинбурге началось восстание, поводом для которого послужило богослужение по новым правилам в соборе Святого Джайлса. Говорят, что первыми недовольство выразили находившиеся в соборе женщины-служанки. Быстро собравшаяся толпа напала на епископов; успешный бунт привел к падению королевской власти в Шотландии, восстановить которую Карл I так и не сумел. Движение распространилось по всей стране, в начале 1638 года приняв форму Ковенанта. Слово «ковенант» означает «соглашение»; так издавна назывались объединения шотландских дворян. Яков VI использовал эту форму организации против политических противников. Подписание Ковенанта было событием большого эмоционального звучания. Сначала текст подписывали пэры, дворяне, священники, потом люди простого звания. Подписывали не только в Эдинбурге, но и в разных частях страны. Многие плакали в состоянии возбуждения. Иногда подпись ставили кровью. Карлтон писал: «В своей страсти к единообразию, гармонии и порядку Карл был детерминирован, чтобы его подданные по обе стороны от границы молились по одинаковым правилам. Будучи неспособен к компромиссу, он быстро убедил себя, что бунт Св. Джайлса и последующие протесты были не просто скандалом по поводу литургии, но смертельной угрозой самой монархии. Поэтому он решил силой, какой бы ни была цена, засунуть молитвенник шотландцам в глотку» [31, 189]. Уже став вдовой, Генриетта Мария недаром назвала единый молитвенник «роковой книгой». Хотя сторонники (и противники) Карла позднее утверждали, что он оказался жертвой дурных советников, известно: король упрямо настаивал на молитвеннике вопреки мнению ряда приближенных, таких как граф Тракуар, говоривший ему, что для утверждения молитвенника в стране пришлось бы держать сорок тысяч солдат. В июне 1638 года король Карл заявлял Хамильтону: «Пока правит Ковенант, я значу не больше, чем герцог Венеции, и готов скорее умереть, чем терпеть такое положение». Через несколько дней он вновь писал Хамильтону, что «лучше умрет, чем уступит дерзким и отвратительным требованиям» [31, 206]. В ноябре 1638 года в Эдинбурге собралась Верховная ассамблея. Король был вынужден согласиться ввести молитвенник «законным путем» и фактически отменить суд Высокой комиссии в Шотландии, рассматривавший религиозные проступки, но он требовал возвращения изгнанных епископов. Поскольку это было неприемлемо для ковенанторов, королевский комиссар герцог Хамильтон объявил о роспуске ассамблеи, которая, однако, отказалась подчиниться. Война казалась неизбежной. Однако Хамильтон продолжал противиться неизбежному, убеждая короля, что «ненавидит ее [эту страну] немногим меньше, чем ад». Он стал еще менее склонен воевать, когда его мать поклялась лично застрелить его, если он посмеет высадиться на родной земле с английским войском. Это была леди Анна из рода Каннингемов, ярая противница Карла I. В 1639 году, при Бервике, она станет во главе смешанного (с участием женщин!) кавалерийского отряда, готового к сражению, а ей было уже около шестидесяти. Сын знал: его мать не будет бросать слов на ветер.
О войне, получившей название «первой епископской», нельзя сказать: вспыхнула, она медленно выросла из нараставших противоречий. Правда, войной события первой половины 1639 года можно назвать с долей натяжки. Нехватка средств и недостаток решительности привели к тому, что задуманный «поход на Эдинбург» не состоялся. Король располагал трехтысячной армией во главе с Хамильтоном, на другом берегу реки Твид располагалась шотландская армия под командованием Лесли, который также не решался приступить к активным действиям. По предложению Лесли 11 июня возле Бервика начались переговоры, закончившиеся 17 июня подписанием мира. Король соглашался на созыв шотландского парламента, обе стороны заявили о демобилизации. В «Истории мятежа» Хайд высказал мысль, что заключение этого соглашение было ошибкой короля: «Не могу с уверенностью сказать, были ли шотландцы тогда или позднее в силах противостоять [16-тысячной королевской армии], но так говорили некоторые лица, знавшие об этом» [7, I, 100]. Эйфория по поводу того, что Бервикский договор предотвратил гражданскую войну, длилась недолго. Обе стороны очень скоро сочли, что зря упустили возможность на поле битвы добиться определенности. По замечанию историка Ч. Карлтона. первая епископская война, как и вторая, проходившая в 1640 году, были в военном отношении малозначительны: обе стороны избегали сражений, в столкновения ввязывались с большой неохотой. Смысл этих войн был политическим: первая привела к созыву Короткого парламента; вторая – Долгого.
В это трудное для короны время Карлу показалось, что помочь ему сможет только один человек – его лорд-наместник в Ирландии Томас Уэнтворт, которого многие считали едва ли не главным виновником «политики напролом». В июле 1639 года Уэнтворту был отдан приказ прибыть ко двору. Если ключом к шотландской революции было слово «молитвенник», то ключом к английской революции стало имя Уэнтворта, хотя к этому времени жизнь лорда-наместника явно катилась вниз. Он страдал глазами и горлом, временами был так слаб, что не мог ездить верхом и даже ходить. Теплый прием, оказанный королем, показал Уэнтворту: от него ждут чуда. Само награждение его титулом графа Страффорда, званием пэра, чего он долго и безуспешно добивался, отражало возлагавшиеся на него надежды. Вероятно, он посоветовал королю созвать парламент, чтобы добиться субсидий на войну. Он убедил Карла, что сумеет управлять парламентом так же успешно, как делал это в Дублине. 5 декабря, после многих недель совещаний король объявил Тайному совету о своем решении созвать парламент в апреле 1640 года. Не все министры разделяли уверенность Уэнтворта, что парламентом будет легко манипулировать. Потребовалось убеждать их, что можно «вручить свои жизни и судьбы в руки монарха». В последующие недели Страффорд успел вернуться в Дублин, чтобы провести заседание ирландского парламента и добиться субсидий на создание армии (тысяча кавалеристов и шесть тысяч пехоты) для отправки в Шотландию. Он вернулся в Англию в тот самый день 13 апреля, когда в Лондоне открылись заседания парламента, который сначала назвали «мертворожденным», но в историю он вошел как Короткий парламент, ибо просуществовал менее трех недель. В нем началась политическая деятельность Эдварда Хайда.
Созыв парламента страна встретила с энтузиазмом и надеждой. Король ожидал, что легко получит требуемые субсидии. В его распоряжении имелось неопровержимое, как он считал, доказательство измены – подписанное группой шотландских лордов письмо французскому королю с просьбой о защите. Форма обращения к Людовику XIII доказывала, как подтверждали королевские юристы, что авторы письма именно его считали своим сувереном. К большому удивлению Карла палата общин проигнорировала эти обвинения и сразу приступила к обсуждению жалоб, связанных с одиннадцатилетним личным правлением. С первого дня заседаний безусловным лидером оппозиции стал Джон Пим. В свои 56 лет он был старше большинства коммонеров, впервые заседал в парламенте в 1614 году, в 1621 году недолгое время находился в заключении, был среди тех, кто требовал импичмента Бекингема, а в 1628 году был горячим сторонником «Петиции о праве». В период правления Карла без парламента он держался в тени, проживал в поместье в графстве Сомерсет, в силу характера воздерживаясь от открытых протестов. Он иногда появлялся в Лондоне, участвуя в делах Компании острова Провиденс, созданной группой пуритан. Его жена умерла еще в 1620 году после шести лет супружества, и в отличие от большинства своих современников, терявших супругу, того же Хайда, Пим до конца жизни оставался вдовцом. Возможно, это помогло ему забыть о страхе и сомнении, целиком погрузившись в оппозиционную политику. По мнению Кларендона, он был склонен к частной жизни, не был от природы особенно одаренным человеком, но выдвинулся благодаря трудолюбию и исключительному рвению в вопросах веры. Вокруг него объединились те, кто был известен ненавистью к арминианству и нелюбовью к англиканской церкви. Кларендон возлагал на Пима вину за мятеж: «Никто не отвечает за несчастья этого королевства больше, чем он. Никто больше его не приложил к этому руку или голову. Я думаю, что даже при его жизни несчастья выросли сверх той меры, которую он замышлял» [10, 246]. По этому поводу Ч. Карлтон заметил: большую, чем Пим, ответственность за гражданскую войну нес только Карл I – этого Кларендон никогда бы не признал. Как утверждали биографы Пима, и в Коротком, и в Долгом парламенте он сделал больше всех, чтобы убедить депутатов: свободы парламента и свободнорожденных англичан в опасности, страна находится под угрозой объединенных сил папизма и деспотизма. И его услышали не только депутаты, но и улица. Это был «великий человек»; невозможно представить «героя, менее романтического»; он «не казался человеком действия», его речи были сухи. Тем не менее, именно он «разрушил английскую политическую систему и привел страну к гражданской войне. Хотя он не дожил, чтобы это увидеть, но он отправил короля на эшафот и сделал парламент беспомощным перед мечом военного авантюриста» [105, preface]. Пим умер в декабре 1643 года и был захоронен в Вестминстерском аббатстве. После реставрации 1660 года его тело было эксгумировано, расчленено и вторично захоронено в общей могиле.