Классициум (сборник)
Шрифт:
На последние деньги я купил вездеходный полноприводный автомобиль русской модели «Витязь» и шесть ящиков армейского пайка, и по дороге мы нуждались только в бензине и воде. Тут Ло-Лита проявила свое удивительное чутье – она безошибочно находила скрытые резервуары в заброшенных и ограбленных марсианских городах (без этих навыков обычный землянин умер бы от жажды, находясь прямо над источником чистейшей и вкуснейшей воды); она умела управлять многочисленными скрытыми механизмами, которые сотни лет обеспечивали марсиан комфортом, работая лишь на энергии солнца и ветра. Помню, как мы впервые остановились в доме на берегу высохшего моря. Он выглядел мрачным пыльным склепом, по углам валялись груды каких-то почерневших бумаг – словно хозяева перед уходом жгли библиотеку, но не успели завершить fal`o delle vanit`a. Однако стоило Ло-Лите пройтись по комнатам и пропеть что-то мелодичное на языке повелителей воды, прибавив к словам тайного пароля сухие отрывистые щелчки пальцами, как дом ожил: серые стены
Брошенные дома зачастую служили нам не только пристанищем для отдохновения измученных дорогой тел, но и убежищем от смертельной опасности. Когда начиналась песчаная буря и злые смерчи выходили на охоту, мы поспешно прятались за стенами, не выбирая размера и степени ухоженности постройки. Однажды укрытием от бури для нас стал настоящий замок с готическими башнями, наводящими на мысли о сумрачном творчестве По (мне даже подумалось при входе, что здесь наверняка имеется подвал-колодец, в котором замер от ужаса несчастный узник, обреченный на долгую мучительную смерть); Ло-Лита привычно запустила обслуживающие механизмы, а потом я услышал крепнущий низкий вой.
«Что это?» – спросил я.
«Духовые орг'aны дворца, – сказала Ло-Лита безразлично. – Они поют от ветра во время бурь. Очень старая традиция».
Вой усиливался, в нем уже слышались какие-то голосовые переливы, но я не мог понять ни языка, ни отдельных фраз.
«О чем они поют?» – «О древних сражениях между повелителями воды и песчаными королями. О героях и победах. О долге и предательстве». – «О, мой свет, переведи мне, пожалуйста».
Страстно лобзая друг друга, мы легли на силовую кровать, и когда алчущая плоть получила удовлетворение, Ло-Лита начала свой перевод. Я услышал историю о войне, которая продолжалась сто марсианских лет и завершилась тысячелетним перемирием; о том, как строители каналов под знаменами Мэнни, северного инженера-аристократа, объединившего многочисленные племена для сооружения величественной ирригационной сети, дрались за контроль над оазисами и горными месторождениями, с начала времен принадлежащими разрозненным королевствам. Повелители воды шли в бой, вооруженные роями металлических шершней и электрических пауков. Короли противопоставляли им мужество, огнеметные бронеходы на лапах-колоннах и флотилии пустынных кораблей. В тот неистовый день я познал ярость и боль чужой планеты, которая ныне успокоилась, чтобы с тихим достоинством принять свою судьбу.
Наш извилистый путь лежал на восток – от темной низменности Syrtis Major Planum к предгорьям величайшего вулкана Olympus Mons (там располагалось «имение» Ло-Литы, унаследованное от отца, там же ее верные слуги построили пункт межпланетной связи). Ло-Лита не делилась своими планами, а я не спрашивал ее об этом, наслаждаясь небольшой паузой, которые иногда благосклонно подбрасывает нам жизнь, чтобы дать освоиться и прочувствовать приближение нового будущего. Намного быстрее мы продвигались бы по бетонированному дну обмелевших каналов (в отдельных местах ширина рукотворных русел достигала сорока верст, и близкий марсианский горизонт создавал иллюзию нахождения в плоском и совершенно искусственном мире), но и здесь было слишком оживленно: мы не раз видели караваны из высоких усыпанных огнями грузовиков, которые громыхали сквозь мрак ночи мимо нашего запоздалого «Витязя». Берега каналов обросли мотелями, рынками и фермами – колонисты уверенно осваивали красную планету, превращая ее в подобие Дикого Запада. Я помню, как ребенком, еще в Европе, грезил над картой Северной Америки, воображая себя гордым поселенцем, который несет диким краснокожим цивилизацию в фургоне со всяким полезным скарбом. Какими же наивными и глупыми казались мне эти фантазии сегодня, когда я видел, как рушат по-шахматному аккуратные городки марсиан, как сносят изящные, похожие на гордых ферзей, часовые башенки, чтобы возвести на их месте убогие коробки коттеджей, пахнущие человеческим хлевом. Я видел гниющие под открытым небом пустынные корабли с поникшими изорванными парусами; умирающих от электрической жажды авиаптиц; горнопроходческие машины размером с «Титаник», которые остановились теперь уже навсегда. Что это как не пожирание одного вида другим в бесконечном процессе дарвиновского отбора? Где здесь найдется место для закона – божьего или человеческого?
Ло-Лита была равнодушна к тому, что я с болезненной тошнотой воспринимал как сдирание шкуры с изнасилованного и умерщвленного мира. Когда мы в молчании поглощали версты ржавых пустынь, она даже избегала смотреть в окна, сосредоточившись на своих руках или коленях. Если же я начинал излагать ей свои мысли о том, что земляне могли бы с куда б'oльшим уважением относиться к инопланетному наследию, Ло-Лита просила остановить автомобиль, и тут же ее быстрые ласковые руки и нежные губы брали меня в плен, принуждая раз за разом погружаться в бездну наслаждения (или воспарять к высотам удовольствия – что тебе привычнее, читатель?), забыв при этом о мимолетной горести на формальных поминках у чужих мне соседей.
Лишь однажды у меня получилось чуточку задеть ее внутренние струны: я захотел осмотреть брошенную насосную станцию – гигантское сооружение, на полверсты возвышающееся над руслом канала Nepenthes, сравнимое по масштабам и технической сложности с самыми современными чудесами земной индустрии – ракетодромами Канаверал и Тюра-Там. Мы ступили под величественную арку машинного зала, и при входе я увидел массивную бронзовую скульптуру, запечатлевшую стройного марсианина в воинственной ритуальной маске, держащего в далеко отставленной руке угасший факел. Ло-Лита вдруг остановилась, прижала ладони к груди и коротко поклонилась статуе. «Славься, Мэнни», – шепнула она. И я понял, что, даже несмотря на родовую вражду, в ее народе продолжает сохраняться дух почтения к памяти северного аристократа, сумевшего обернуть вспять неизбежное старение Вселенной.
Иной опытный психиатр, который сейчас изучает мой труд, несомненно очень хотел бы, чтобы Ло-Лита привела рассказчика к далекому тайному озеру и одурманенный Гумберт нашел бы там gratificatio давнего позыва, а именно «избавление от подсознательного наваждения незавершенного детского романа с изначальной маленькой мисс Марселиной». Что ж, господин доктор, позвольте вам сказать, что не Ло-Лита, а я сам настоял на посещении такого местечка – когда мы по кольцевой дороге объезжали крупнейший оазис Clepsydra Fons, я увидел сверкание открытой воды и, повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, развернул машину. В действительности я уже и сам не понимал, зачем мне нужно туда, ведь к тому времени, когда мы добрались до этого миража, моя спутница уже подарила мне столько услад, что мечта о рае истинных марселин и тому подобном перестала быть глубинным порывом. И всё, конечно же, устроилось соответствующим образом. Населявшие оазис колонисты отмечали какой-то свой языческий праздник, берег был уставлен ярмарочными шатрами, между которыми мельтешили резвые дети и слонялись пьяные взрослые – что могло еще дальше отстоять от четких чар, от лазоревой обстановки и ручных обстоятельств моего детского приключения? В конце концов я нашел особый вид уединения в пещере, до которой всё же доносились вопли нескольких юнцов, купающихся в холодной воде; но было зябко, красный песок был неприятно зернистый и клейкий; Ло-Лита смотрела на меня со своей странной улыбкой, и (единственный раз!) я испытывал к ней не больше влечения, чем к выброшенному прибоем моржу. Однако мои ученые читатели, может быть, воспрянут духом, когда я объясню им, что, даже если бы мы набрели где-нибудь на отзывчивый бережок, было бы поздно, ибо мое настоящее «избавление» произошло гораздо раньше – в тот миг, именно, когда Ло-Лита явилась ко мне на летном поле.
7
Ло-Лита, Ло-Лита, Ло-Лита. Свет мой, душа моя. Где ты сейчас, Ло-Лита? С кем ты сейчас? Жизнь моя, боль моя…
8
Теперь хочу убедительно попросить читателя не издеваться надо мной. И тебе и мне очень легко задним числом расшифровывать сбывшуюся судьбу; но пока она не складывается, никакая судьба не схожа с теми прямолинейными детективными романчиками, при чтении коих требуется всего лишь не пропустить тот или иной путеводный намек. В юности мне даже попалась английская повесть такого рода: в ней наводящие мелочи были напечатаны курсивом. Но совсем не так действует Fatum, даже если и успеешь распознать с испугом его темные намеки и знаки.
Например, я могу поклясться, что до того, как мы достигли границ Mare Cimmerium, никто из колонистов ни словом, ни жестом не выразил удивления по поводу того, что землянин путешествует с марсианкой. Я даже начал подозревать (к своему огромному облегчению), что нравы здесь проще, чем на Земле, и, возможно, я далеко не первый, кто вступает в связь с местной жительницей вопреки всяческим буллам и директивам. Тревога поселилась в моем сердце, когда во время одной из недолгих остановок у бензозаправки (дряхлое оборудование, старая вонючая цистерна, ручная помпа и флаг Британской империи на врытом в грунт столбе) мимо нас проехал вишневый вездеходный автомобиль «Як» – затемненные стекла не давали возможности в подробностях разглядеть того, кто сидел за рулем, но я иногда кожей ощущаю внешнее внимание, и в тот раз я тоже почуял, что водитель «Яка» смотрит на меня с прищуром оценщика.
Память всё чаще изменяет мне, господа присяжные заседатели, и я не могу вам сказать, с какого именно дня я уже знал достоверно, что этот «Як» не просто путешествует по Марсу, а следует точно за нами. Помню только, что перед тем произошло странное событие. Мы заночевали в очередном марсианском доме, и под утро я вышел по малой нужде в дичающий сад. Когда я закончил свои дела и собрался уходить, то заметил, что за ближайшим винным деревом стоит, бледно мерцая в слабом свете лун, человек, держащий перед лицом гротескную марсианскую маску. Он издал глухой хохоток и улепетнул; я же, шатаясь, вернулся к постели и тотчас заснул – и, как ни странно, мне до сих пор не ясно, была ли это действительность или продолжение беспокойного сна.