Классная дама
Шрифт:
Поручик, ни на секунду нельзя забывать, опаснее, чем сотни полковников. Мало ли, что он мне наговорил про магию и свои возможности, мог и соврать. Поручик был в красивом ярко-синем мундире с парадными эполетами, на плечи и фуражку ложился снег и таял, играя искорками в свете масляных фонарей.
В этом мире я заработала идиосинкразию к дворянам, в особенности к красивым мужчинам. Ты, козочка, исключение, без которого было бы дело дрянь, но я не знаю, как исполнять обещание насчет князей или графов. Скажи, а титулованный старикан тебя не устроит?..
— Поручик, откуда у полковника Ветлицкого
— Из-за которого вас арестовали? — поручик нахмурился, но так обворожительно, что я мысленно отвесила себе подзатыльник и лишь потом смекнула, что трепет в сердечке не мой. Ты только что оплакивала его поддатое сиятельство, козочка! — О нем донес кто-то из прислуги Прасковьи Лопуховой, кто, я точно не помню. Это важно?
Самое подходящее место для разговора — вечерняя улица. Я напустила на себя серьезный вид и кивнула.
— Прислуга доносит на господ?
— Софья Ильинична! — фыркнул поручик негромко и слегка снисходительно. — Лопухова была фрейлиной. В их окружении шпион каждый второй, кто полицейский, кто жандармский, а кто и личной канцелярии его величества.
Они сработали оперативно, проверили адресата, нашли у Бородиной письмо и сцапали меня. Как скверно все это выглядит, и пусть письмо кажется сущей липой, в эти милые времена на каторгу отправляли и не с такой хилой доказательной базой.
Я хотела полюбопытствовать, что он узнал о смерти Калининой, раз уж вывел Ветлицкого из себя этими поисками так, что тот указал ему на дверь — и обвинил в этом меня, дрянь такая, не завидую я его жене, хотя, судя по тону письма, кто кому не дает жизни. Над нашими головами разорвались две шутихи и рассыпались искрами, зигзагами поползли за крыши домов, и мой вопрос все равно Ягодин бы не расслышал.
— Малый парк украсили к празднику, — осторожно проговорил поручик, когда шутихи с шипением испарились, и посмотрел на меня умоляющими глазами. — Хотите взглянуть?
Он собирался подать мне руку, но удержался, сочтя, что я могу отказать. Я заглянула в его глаза, сейчас спокойные, но все еще непростые, и подумала: он — информация. Что еще мне получать от людей? У меня нет друзей, разве что несколько человек, возможно, замолвят за меня словечко. В том случае, если их доброта и благодарность за то, что мои действия привели к повышению их дохода, не сослужат им злую службу. Своя рубашка ближе к телу у всех.
Хочу я взглянуть? Мне нужна передышка. Полчаса, час, два часа. Я не живу — выживаю, и сколько осталось мне бунтовать против традиций, порядков и влиятельных лиц, сколько вообще мне ходить по улицам до того, как я начну срывать ногти о тюремные камни. Я хочу. Ягодин галантно подал мне руку, мило при этом покраснев. Софья тяжко вздохнула, я заметила:
— Козочка, он молод и красив, с многообещающей карьерой. Смотри, как он вырядился, не к добру, но, может, ты все же подумаешь, что он из-за тебя постоянно заливается краской? Не из-за меня же, мне ведь уже сорок три.
— Ты такая старая?..
Ну да, в эту эпоху — закат, дальше перспектива хорошо если сытой здоровой старости.
Экипаж поехал
— Как вы оказались здесь? — поинтересовался поручик, и я перевела с джентльменского на прямолинейный: что за дело у тебя было к полковнику? — Мне передали, что вы забрали мой экипаж и отправились к его сиятельству.
Не следовало мне озвучивать Петру Асафовичу свою цель, стоя у порога дома, набитого императорскими опричниками. Стоп — его экипаж?..
— Вы разве знаете моего отца?
Я сбилась с шага и замотала головой так, будто даже врать не умела. Ветлицкий молод, чтобы приходиться отцом поручику, выходит, отчим? Мать Ягодина и есть хозяйка имения, ужавшая в тратах своего нестарого еще муженька?
— Я имела в виду полковника, — поправилась я. — Мне было нужно… неважно. Он… ваш отец?
— Полковник Ветлицкий? — поручик захлопал глазами, затем расхохотался, и у меня от его искреннего смеха прошла по спине дрожь и спало оцепенение. — Помилуйте, нет, с чего вы взяли? И он не титулован, вы заблуждаетесь.
Я заблуждалась, я запуталась. Софья растерялась, застрекотала взволнованно, я же могла лишь глупо открывать и закрывать рот.
— Но он устроил меня в академию? — пискнула я потерянно. — Нет?
— Полковник попросил, чтобы я обратился к отцу, — спокойно и мягко, как дурочке, разжевывал мне Ягодин, а до меня доходило, что я облажалась. Я гордо именовала себя профессионалом и задирала перед жандармами нос, но никто никогда мне не говорил, что таинственное сиятельство — Ветлицкий. Никто так не обращался к нему, я молчала, чтобы его лишний раз не злить, и только Софья в запале припечатала его вместе с прочими оскорблениями. — Я выполнил просьбу полковника, отец — мою, вы об этом разве не знали?
Если бы я оказалась посреди улицы голой, ей-богу, я бы пережила. Я не сопротивляясь шла на дно. На дне мне самое место. Если бы…
Если бы я лучше думала своей красивой отчаянной головой! Если бы я больше анализировала, а не купалась в рефлексиях, мне бы не было сейчас так мучительно больно, словно я обе отпущенные мне жизни прожила так, что меня жег позор. Софья металась, захлебывалась словами, забрасывала вопросами, но я ей ответила горько и коротко — козочка, взгляни на меня, я последний лох.
Уже когда Мориц сказала про одеяла, стоило бы понять — все не так, как мне, бестолочи и зазнайке, кажется. Я не говорила Ветлицкому про дортуар, зато сообщила Ягодину. А Петр Асафович, потерявший дар речи, когда я попросила его отвезти меня к его сиятельству? Что, козочка, я обманула тебя, что ты скажешь? Я обещала тебе сиятельство, а подсунула разочарованного альфонса, горького пьяницу в мундире полковника, женатого и без денег.
И это значит, что версия про противостояние Мориц и полковника рассыпается… или наоборот. Игра намного серьезнее. Поручик не заметил, какой эффект произвели его слова, мы шли по украшенной освещенной аллее, нас обгоняли празднично одетые люди, и был тот редкий момент, когда меня воодушевляла толпа и ее приподнятое настроение. Экипаж остался на небольшой площади перед парком, и я не знала, доверять ли теперь и Петру Асафовичу.