Клава Назарова
Шрифт:
— Страшно, Володя? — спрашивала Клава. — Ты ведь как через зверинец пробираешься…
— Всякое бывает… — отвечал Володя. — Теперь ведь везде зверинец. Мне Аня здорово помогает. Ловко она под нищенку-побирушку работает.
— Ты, Володя, её береги. Золотая дивчина.
— Да я за неё хоть две жизни… — вспыхивал Аржанцев.
Мастерская Самариной пришлась подпольщикам по душе. Они охотно и часто забегали к Клаве, порой даже без особой надобности.
— И ловко же ты придумала в частную мастерскую устроиться! — как-то раз принялся расхваливать Клаву Федя Сушков, вновь пришедший переделывать свои злополучные шаровары. — Тихо, спокойно, немцы сюда и носа не кажут…
— А
Узнали про мастерскую немцы. Однажды заявился чиновник из комендатуры и потребовал, чтобы вывеска была не только на русском языке, но и на немецком.
Мария Степановна пожаловалась, что она не знает немецкого языка.
Чиновник принялся назидательно объяснять, что если человек вступил на путь частного предпринимательства, то тем самым он всей душой принимает новые порядки. А раз так, ему непростительно не знать немецкого языка. Закончил же свою речь чиновник довольно прозаически и сухо:
— Срок цвай день… Вывески по-немецки нет — будем получать штраф.
Переполошившаяся хозяйка велела старшей дочери написать вторую вывеску.
— Уж я им намалюю, уж я им… — погрозила кулаком Рая и написала на фанере такое, что Клава даже с помощью словаря никак не могла разобрать.
— Ты что? — удивилась она. — Да за такую вывеску двойной штраф уплатить можем. — И ей пришлось заново всё переписать.
Пошли с заказами и немцы. Один из них принёс кусок тёмно-синего сатина и велел сшить полдюжины трусов. Мария Степановна поморщилась, но отказаться не посмела. Трусы взялись шить Рая и Клава.
— Наш сатин-то, советский, — заметила Рая, зловеще щёлкая ножницами. — Награбили где-нибудь…
Трусы она сшила очень быстро и, показав их Клаве, от удовольствия захихикала.
— Хороши? И косо, и узко, и порточины разные. Прямо хоть сейчас на чучело. Носи на здоровье, щеголяй, красавчик.
— Да ты что? — рассердилась Клава, вырывая у неё из Рук трусы. — На рожон лезешь? Хочешь, чтобы мастерскую закрыли? А может, и того хуже… Сейчас же переделай. Не то матери скажу.
Рая с горестным разочарованием посмотрела на Клаву.
— А я думала, ты настоящая, Клава Назарова… Смелая, фашистов ненавидишь. А ты вон что… — И, швырнув в угол трусы, она вдруг выкрикнула: — Люди кровь проливают, а мы тут трусики шьём. Да ещё на кого? На фашистов. Всё равно я на них работать не буду! Не буду, и всё тут!
Клава подошла к Рае и обняла её.
— Послушай! Ты же умница стала. Только не шуми. Я тебе всё объясню. — И она подумала о том, что Раю надо будет привлечь к себе в помощницы.
За счастье Олечки
Тётя Лиза была довольна: Федя явно поумнел. Он уже томился от безделья, не отсиживался в чулане, не бегал больше к Клаше Назаровой, а поступил на работу.
Каждое утро, забрав инструмент, он степенно направлялся на станцию. Да и профессия у него совсем неплохая — электромонтёр.
Это ведь куда лучше, чем гнуть спину на торфоразработках или строить узкоколейку. К тому же Федя получает от немцев за свою работу хотя и небольшое, но жалованье и продовольственную карточку.
А отработав смену на станции, по вечерам он ходит в клуб офицеров, где помогает киномеханику. В свободные же часы Федя почти безвыходно сидит дома, в маленьком деревянном сарайчике, что-то чинит, паяет, стучит молотком, пилит пилой — совсем стал мастеровым человеком.
Вот
— А ну-ка, парень, лезь на столб на втором пути, — обычно приказывал ему старший электрик, пожилой глуховатый мужчина. — Разберись там, почему опять света нет.
Нацепив на ноги «кошки», Федя с удовольствием забирается на столб — это как раз то, что ему нужно. Лучшего наблюдательного пункта, чем высокий столб, пожалуй, и не найдёшь. С него отлично видны все железнодорожные пути, станция, подходящие и уходящие поезда, видно, что везут под брезентом на длинных платформах, что разгружают из вагонов. Без труда можно подсчитать ящики с боеприпасами, орудия, миномёты, танки, цистерны с горючим — словом, всё.
Неторопливо делая своё дело, Федя долго сидит на столбе, зорко просматривая пути, всё замечая и запоминая. Записывать нельзя, надо полагаться только на память.
И когда дольше сидеть на столбе становится уже подозрительным, Федя спускается вниз и идёт к старшему электрику за новым заданием.
Теперь тот посылает его чинить фонарь на четвёртый или пятый путь, где опять неизвестно почему не горит свет. И невдомёк старому электрику, что всё это происходит не без участия Феди, который, починив проводку на одном столбе, сам же портит её на другом. И так идёт день за днём… После работы, забежав в швейную мастерскую, он вполголоса докладывает Клаве о всём виденном за день. А в это время недалеко от висячего моста обычно удил рыбу Дима Петровский. Здесь тоже удобное место для наблюдений. Правда, рыбак Дима неважный, долго маячить у моста ему небезопасно, и Клава часто присылает ему на смену Ваню Архипова или кого-нибудь из девчат. Девчата звонко шлёпают вальками по мокрому белью, а глаза их неотрывно следят за мостом. Ни одна машина с грузом или солдатами, идущая из Литвы через Остров к линии фронта, не минует мост и не останется не замеченной наблюдателями. И так со всех сторон стекались к Клаве Назаровой сведения, которые она через Володю или Анну Павловну переправляла в лес, к партизанам.
Особенно важные донесения доставляла ей Варя Филатова.
Подруга с большим трудом устроилась работать на кухню в военном городке. Перед этим её долго расспрашивали о семье, о родных — нет ли кого из близких в Красной Армии или в партизанах.
На кухне Варя чистила картофель, овощи, мыла посуду выносила помои. Она знала, что её работу тщательно проверяют, и старалась изо всех сил, чтобы шеф-повар был доволен ею. Скоро её усердие было вознаграждено: иногда её стали посылать официанткой в офицерскую столовую.
Делая своё маленькое дело, она не забывала следить за немецкими солдатами, подсчитывала, сколько человек обедает в столовой сегодня, сколько — завтра, узнавала, куда уезжают одни солдаты, откуда прибывают другие.
Чтобы понравиться немцам, молодая женщина старалась получше одеться, прикидывалась легкомысленной, кокетливой. Иногда она принимала приглашения немецких офицеров, ходила с ними в кино или в клуб на танцы. Горожане провожали её ненавидящими взглядами, отпускали вдогонку двусмысленные замечания, и Варя, до крови кусая губы, готова была провалиться сквозь землю. Порой ей казалось, что даже подпольщики смотрят на неё косо, с подозрением. А дома Варю допекала мать.