Клеменс
Шрифт:
И я приступил.
Вот какие бумажки мне надо было собрать.
Тринадцать моих соседей по коммуналке, поштучно (включая и старца девяноста восьми лет, которому последние года четыре блазнилось, что он является секретарем Керенского), должны были выразить свое письменное согласие с моим недельным (вызванным поездкой в дружескую
Восточную Германию) отсутствием.
В соседях боролись противоречивые чувства. С одной стороны, им, как и обитателям Вороньей Слободки, не терпелось, чтобы я поскорее и, главное, понадежнее сгинул в плохо представимых широтах-долготах, отдав им на растерзание свою десятиметровую обитель, с другой – моя гибель им казалась все же невысокой ценой за незаслуженный шанс свободно и незатрудненно вкушать
Мои родители, числом два, состоявшие в разводе уже до моего зачатия – и в раздоре со мной несколькими годами позже, должны были дать два поштучных и одно общее заявление (заверение), где клялись, что, начиная со своего внутриутробного возраста, я был примерным сыном как их, так и Родины (они писали за Родину, потому что от самой Родины, в силу ее циклопических пространств, потребовалась бы справка не представимого размера, там и буквы-то были бы нечитабельны) – и что в случае не предвиденных со мной обстоятельств в дружественном стане врага, то есть во вражеском стане дружественной ГДР, они не будут состоять в претензии к вышестоящим организациям, которые, разреши они мне эту лихую поездку, автоматически обрекают моих родителей на одинокую старость.
От дерматолога требовалась справка, подтверждающая отсутствие наличия у меня межпальцевого микоза стоп. От венеролога – о наличии отсутствия у меня в настоящем сифилиса, триппера, трихомоноза, завшивленности лобка, а также о наличии или отсутствии у меня перечисленных недугов в прошлом. От районного отделения милиции требовалась искренняя, невзирая на взятки, справка об отсутствии у меня приводов, а также, разумеется, об отсутствии правонарушений согласно статьям УК (поштучно). От сберкассы требовалась справка о…
От жилищной конторы требовалась форма номер девять, а также справка о… и выписка из… От ломбарда была необходима квитанция о… Ну и, конечно, от психоневрологического диспансера требовалась выписка из, затем справка о и, наконец, заключение главврача в связи с. От загса нужна была справка, что я "числюсь в живых", а далее: неженат, женат, разведен – или, на счастье, вдовец. Районный терапевт давал свое заключение по томограмме моего мозга, рентгенограмме позвоночника, кардиограмме миокарда, а также по эхограмме и УЗИ органов грудной клетки, большого и малого таза; еще через неделю он давал заключение по анализам мочи, кала, желчи, лимфы, слюны, крови, спермы, слез, отпечаткам пальцев; оба эти заключения были подписаны главврачом поликлиники, начальником райздрава, начальником горздрава, также, чуть не в последний момент, понадобилась подпись двух замов из облздрава. Районная санэпидстанция неожиданно любезно
(почему-то в произвольной, чуть ли не лирической форме) написала, что пусть так, мышей нет, она не возражает. Тут вспомнили, что надо обязательно обновить мою характеристику из средней школы, так как за годы, прошедшие с ее окончания, мнение руководства обо мне могло полностью измениться. (В конце мне пришлось еще дополнительно сдавать кровь на содержание неорганических микроэлементов: калия, натрия, кальция и магния.)
Лиха беда начало. В моей институтской группе, как я и ожидал, все прошло более-менее гладко. Главный Инквизитор группы бумажку мне подписал. Я отделался малой кровью: прежде чем поставить подпись, он окатил меня взглядом, полным, как и следовало ожидать, "ледяного презрения" – взглядом, каким вряд ли одаривают душегуба, чохом чикнувшего своих и соседских деток.
Избиение на курсовом бюро носило плохо скрытую фрейдистскую подоплеку. Бюро сие состояло в основном из девиц, до оторопи некрасивых, свою постоянную истерику (на почве "пущенной под откос" нулевой женской жизненки) сублимировавших в бесноватое "служение".
Во мне они видели словно бы заматерелого штрейкбрехера, манкировавшего своими джентльменскими – то есть кобелячьими – обязанностями. Эта напористая фрустрация тщетно эротизирующих эриний длилась до тех пор, пока одна невероятно симпатичная девушка, белой лебедью сиявшая среди облезлых ворон и кривозадых утиц, не сказала насмешливо: да хватит вам! посмотрите, как он загорел, возмужал с лета! симпатичный же парень! подпишем! И фрустрирующие, либидоневостребованные фурии, как под гипнозом, подписали.
На заседании факультетского ареопага все прошло в ритме фокстрота.
Мне сразу указали на дверь (в коридор), брезгливо бросив, что мое физическое присутствие, к счастью (для них), не нужно, если возникнут вопросы, меня вызовут. Я тупо застыл в пустом бесплакатном коридоре, насквозь провонявшем мочой и менструальной кровью, – я застыл, как Филиппок, растерянно ломающий шапку и не знающий, куда бы присесть, особенно при условии, что сесть представлялось возможным разве что на захарканный пол. Тщетно стараясь справиться с нервной дрожью, я забрел в общую уборную (источник упомянутых амброзий), распахнул дверь, чтоб меня было видно и чтобы не задохнуться, затем захлопнул унитаз крышкой, сел на нее, почитал нескромные надписи, даже записал один сострадательный к человеческим слабостям телефончик – и уснул.
Проснулся я от того, что кто-то выкрикивал мою фамилию – с добавлением: "Щас аннулируем!" Оказывается, тот, кто выкрикивал это у дверей в зал, имел в виду – ура! – не физического меня, а уже подписанное заявление. Мне удалось подскочить ко второму Заместителю
Циклопа довольно проворно. Когда я увидел огромную лиловую печать, действительно огромную, как на окороке замороженной говяжьей туши, в голове мелькнула отчаянная мысль: а вдруг?! Мелькнула – и самоаннулировалась.
Заместитель Циклопа распахнул пасть и исторг: эти справки, что ты принес, имеют годность один месяц; если твоя поездка через год все же состоится, тебе надлежит за две недели до отъезда их все обновить. "И только-то?!" – снова возликовал мой внутренний голос.
И вот наступил черед Всесветлого Ареопага.
Ночью, накануне этого гала-представления, где я, девятнадцатилетний гладиатор, нужен был лишь затем, чтоб упыри, пристроив свои серые присоски к моей ране, жадно глотали кровь (причем, по условиям зрелища, я должен был еще попискивать, как вытягиваемая из своей раковинки нежная, аппетитно спрыснутая лимоном свежая устрица), я то ли спал, то ли грезил, воочию видя, как милиционер тщательно проверяет меня на межпальцевой грибок, а рентгенолог спрашивает, был ли мой дед в оккупации, и я знаю, что отпираться бесполезно, все равно он видит насквозь – и тогда, заодно с моим оккупированным дедом, узрит меня самого, подделывающего школьную характеристику
(еще первую), и лаборантка неосмотрительно беременеет во время анализа моей спермы и жалуется в местком нашей коммуналки, и тогда секретарь Керенского звонит в ломбард, чтобы меня лишили фамильных бриллиантов, а заодно и звания комсомольца, но бриллианты, как их ни прячь, обнаруживаются при томограмме моего мозга, и меня судят за контрабанду, а родители просят добавить, и тогда главный психиатр звонит в санэпидстанцию и просит сделать мне промывку мозгов, и в лектории, похожем одновременно на планетарий и зоопарк, мне выдают справку, что после промывки следов сознания не обнаружено, и терапевт сообщает телеграммой родителям, что я совершил подлог, то есть вместо своей сдал мочу беременной лаборантки, и отец лупцует меня ремнем, моей мочи теперь сколько угодно, море разливанное, но милиционер говорит, что теперь, из-за лужи мочи на полу, плохо видны следы (спермы?) и что он выдаст справку о моем разводе, только когда санэпидстанция эту лужу уберет, а забеременевшая лаборантка находит блат у кардиолога и мстительно просит написать про мои якобы лобковые вши, и он пишет, но в облздраве не понимают его почерк, так что все идет хорошо – но вот на УЗИ обнаруживаются мои приводы в милицию в связи со сколиозом, потому что жилконтора поселила меня в маленькую низкую комнатешку без окна, где я все время бессознательно горбился, – что же теперь делать?!!