Кленовый лист
Шрифт:
Слышала, что стук сердца эхом отражался от цистерны, и от этого она будто звенит звоном полной посудины. Не поняла, что это только кажется ей, настороженной. Решила, что и фашист услышал звон, недаром же он прервал свое сонное пение и нарочито идет совсем близко, именно возле этого ряда цистерн.
Конечно, это ей только показалось. Часовой был уверен, что кроме него возле цистерн ни одной живой души нет. Если бы хоть на миг он сомневался в том и пристально посмотрел на эту крайнюю цистерну, то заметил бы ее необычные очертания. А идя назад, наверное, узнал бы прижавшегося к цистерне человека...
Мария
Железная планка свистнула в воздухе. Часовой на мгновение остановился и, подогнув колени, упал. Ни стона, ни крика...
Находясь под влиянием какого-то непонятного подъема, когда человек действует подсознательно, делает совсем не то, что хотел, Мария бросилась к убитому, чтобы оттянуть и спрятать его. Но в следующее мгновение провела руками по его карманам, схватила спички и перочинный нож. Нож напомнил об оружии. Молниеносно сняла с плеча гитлеровца тяжелый холодный автомат.
Только потом вспомнила, что пришла за бензином. Без малейшего звука вытащила тяжелый бидон и двинулась с ним к краю эстакады, за штабеля дров.
В руке держала и коробку спичек.
В каком-то болезненном трансе Мария поставила бидон под дровами и вернулась назад, к убитому врагу. Вокруг все было такое же тревожное, тихое, ожидающее, как и раньше. Теперь она уже знала, что делать дальше.
Мигом отскочила от последней цистерны туда, где лежал убитый часовой, трогала краны, пытаясь их открыть. Но они не повиновались руке без ключа. Вдруг наткнулась и на тот, с которого недавно брали бензин. Ключ не был снят. Повернула с такой силой, что брызги от струи обрызгали одежду. Отскочила и прислушалась. Шум из крана нарастал, как водопад в запруде у водяной мельницы. Воздух наполнился резким запахом бензина. У самого штабеля Мария сорвала с себя забрызганную юбку и бросила к цистерне. Туда же бросила и зажженную спичку, а сама с канистрой побежала прочь.
Убегать было бы легко, если бы не канистра с бензином. Когда Мария за дровами попала в первые кусты перелеска, на станции уже пылал огромный клубок огня. Верхушки деревьев золотились в его отблеске.
Только потом, когда она уже перешла дорогу, на полустанке послышались первые крики команд и встревоженный шум. Не оглядываясь, Мария бегом углубилась в лес, дальше и дальше, чтобы быстрее уйти от собственной тени. От пожара в лесу было светло, как днем. Позади горели огромные штабеля дров, бензин, груженные платформы...
Мария боялась, чтобы не сбиться со следа. Густой лес становился завесой, приходилось бежать медленнее, выбирая дорогу. Раза два, обессиленная, падала. Но удаленный шум возвращал ее в сознание, словно кнутом подгонял вперед, к машине.
Снова и снова стремилась бежать. Рука болела от тяжелой ноши, а вторая крепко сжимала автомат.
Начинало светать. Только тогда почувствовала острую усталость. Что если бы немного отдохнуть, где-то уютно спрятавшись? Такая душистая лесная трава, цветы!
Оглянулась. Густой кустарник не всегда хорошее укрытие, потому что чаще всего ищут именно там. Да уж если бы искали, то давно нашли бы ее.
Смело пошла к первым кустам.
— Стой!.. — показалось, что из-под земли захрипел угрожающий голос.
Неожиданность должна парализовать ее волю. Но Мария только выпустила канистру из рук. Вся встрепенулась и мигом встала за толстой сосной. Только теперь поняла, что она же без юбки. От неловкости присела, пряча кружево белья.
В кустах лежали два вооруженных солдата. Не надо быть большим знатоком, чтобы по шинелям, оружию и по сумкам с противогазами узнать советских бойцов. Две советские трехлинейные винтовки были грозно направлены на Марию. Солдатам труднее было разобраться, что это за женщина — без юбки, но с немецкой канистрой в одной руке и с немецким автоматом в другой.
— Кто такие? Почему нападаете? — осмелилась спросить уже из-за сосны.
— Мы... свои. Нашей земли... люди. А нападем ли, посмотрим.
— Ну и ладно. Я тоже своя. Но... могу и автоматом расколоть кому-то голову. Что вам надо? Вы советские бойцы? — настойчиво спрашивала из-за сосны.
— Это наше дело, чьи мы бойцы. Божьи... — засмеялись. — Можете проваливать, гражданка, дальше. Ничего нам не надо. Только скажите: ушли уже немецкие танки с автострады? И... женщине следует надевать юбку даже и не в таких путешествиях.
— Танки сама обхожу, не вижу их. А юбка... Нет юбки! — Мария вдруг поняла, что эти ребята ничего плохого ей не сделают. Советские солдаты, которых тоже опередили фашистские танки, оказались в таком же положении, как и она. — Давайте проще! Я — советская женщина, прячусь от немцев. А вы?
Ответа не было. Но Мария увидела, что винтовки опустились на землю, один боец поднялся на ноги. Она набралась смелости и пошла к ним. Не голая же она, в самом деле.
— Ну вот и хорошо, договорились, — заговорила на ходу. Оба солдата при полной боевой стояли в кустах, втайне следя за молодой женщиной.
— Здравствуйте!
Солдаты что-то буркнули, не поняла и что. Стала около них за сосной, смотрела на обоих. Серые длинные шинели, пилотки, новые противогазы висели через плечо у каждого, на ремне через второе плечо — неизвестные ей ящики, за поясом — лопатки.
— Связные? Ну чего же вы хмуритесь? Я сказала, кто я. Положение у нас одинаковое. Вот и юбки лишилась...
— Женщина, да еще молодая, как вы, не может сама здесь оставаться. Разве что по собственной воле. К тому же автомат, — заговорил более высокий ростом, с черными кавалерскими усами. — Вот только одежда какая-то у вас странная...
Отложила оружие и села, а затем и прилегла под кустом. Потому что усталость снова с еще большей силой овладела ею.
— Мы саперы. Нас послали... Мы выполняем задание, а части, видите, отступили. Третий день обходим, чтобы выйти к тому пограничному райцентру на юге за этим проклятым лесом. Если вы гражданка... наш человек, то вот шинель возьмите. Женщине в таком костюме... — Это уже говорил другой, немного ниже ростом того, что был с кавалерскими усами, и, видно, младший. У него было широкое лицо и полная фигура, как обычно бывает у добряков, а говор свидетельствовал, что принадлежал он к надволжским русским. Он быстро расстегнул ремень, снял шинель и подал женщине.