Кленовый лист
Шрифт:
Ваня молниеносно схватил обеими руками Юру за поясницу, как его самого схватил почти потерявший сознание Роман. И все трое камнем нырнули в воду...
Но это уже был берег. Рассыпавшись на гальке, волна пенисто зашипела и оставила мелкое спасательное дно, устланное движущейся, обточенной в течение тысячелетий галькой.
Юра изо всех сил волочил товарищей по гальке, все время еле крича:
— Ваня! Земля уже, земля, Ваня-я!..
Волна нагнала их и слегка ополаскивала, ласкала. Ваня открыл глаза. Попытался встать, но его все еще держал
— Роман! Да Ромка, черт! Уже земля! — закричал Ваня, к которому снова вернулись силы на твердом, надежном грунте.
Земля! В этот момент для ребят больше ничего не существовало ни перед глазами, ни в мыслях. Земля, о которой они недавно мечтали в ужасном полузабытьи, как о спасении, как о радостном ощущении жить, мыслить, работать, теперь была под ногами.
Утренняя жара разбудила-таки четверых ребят на высокой косе острова. Не так будили матери в недавнем детстве. Теплоты хватало и тут. Но она только пекла, но не ласкала напуганного душу.
Пылающее солнце поднялось над ними, словно в топленных голубых прозрачностях бесконечности, и уже начинало жарить своим почти отвесным лучом. Легкий приземистый ветерок не в силах был хотя бы освежить нагретый солнцем воздух. Лохматил Олегу вихры волос и в океане играл подвижными белыми гребешками волн.
А все вокруг было чудовищно молчаливое, потому что... шумел океан. Шумел без перерыва, без отдыха, напоминая этим вечность.
Ни один из четверых ребят еще не поднял головы, не проронил ни слова к товарищам. Каждый раскрывал глаза и снова закрывал, словно хотел удостовериться, что до сих пор все было только сном. Эсэсовец, гитлеровский капитан, унтер-офицер и его тяжелые удары, летчики, гидроплан, чех Пранек... Страшный сон!
Вот понятным языком волн говорит с берегами океан. Говор то нарастал, поднимаясь до мощного рева, то стихал, набираясь сил для нового удара о берег. И ребятам казалось, что они не на острове, а в пионерлагере на пляже. Волны каскадом белых гребешков обдают берег, мягко открывают промытую, обточенную гальку дна и пристыжено откатываются назад.
Ваня Туляков открыл глаза. Переждав излишне сильный разряд волн, с трудом поднялся на локоть, осмотрел белый свет. Впереди бесконечность где-то слилась с растопленным небом. Океан!
Бескрайняя подвижная масса с искристо-белыми гребнями, которые все время беспорядочно шевелятся, исчезают совсем, словно тают под зноем солнца, и снова появляются такие же неизменные. Казалось, будто они рождаются и существуют только для того, чтобы оживлять мертвую поверхность этого страшного водного пейзажа.
Сбоку отозвался Юра. И было приятно услышать живой голос друга, который, соревнуясь с шумом волн, окончательно утверждал и другую реальность.
— Приземлились, кацо? Какой сегодня день, Ваня, — понедельник, среда, воскресенье? — первые слова Юры зазвучали на этой дикой косе.
— По-моему, здесь еще только людоедов
Он лежал совсем близко от Юры. Услышав голос друга, Олег вскочил и сидел рядом, довольно испуганно оглядываясь вокруг. Лоскут песчаной земли, казалось, сжался перед гигантскими масштабами водной стихии.
Роман лежал в стороне, не отзывался, с наслаждением вслушиваясь в разговор друзей.
«Может, неживой...» — мелькнуло в голове Тулякова, и он, вскочив, подбежал к Роману. Мгновение настороженно вглядывался в него.
— Ромка! Ты что... ч-черт?
Роман даже не пошевелился, лежал с открытыми глазами и на слова Вани только тепло улыбнулся. Само солнце не улыбалось им теплее в жизни. Затем произнес, будто продолжал прерванный разговор:
— А молодец Олег! Как он блестяще справился с той фашистской посудиной, а! Горит гадская машина, пространство сверлит над океаном, стонет и гибелью грозит. А он... Вот, молодец, как посадил! На все точки! Качать Олега...
И действительно поднялся: даже не оглянувшись на этот измельченный океаном, забытый людьми кусок земли, направился к Олегу.
— Вставай, ас, качать тебя будем! Ну, ребята!
— Мне есть хочется, — как холодным душем отрезвил его Олег, вставая с толстого слоя поймы.
Головокружение от переживаемого события было настолько сильным, что в первый момент после пробуждения ребята только приходили в себя. Что голодные — об этом напомнил Олег. Но до еды ли здесь, когда неизвестно, где они и какая опасность подстерегает их на этом острове.
С косы отошли сначала подальше от надоедливо бурных волн. Песчаный берег широкими гонами стелился только здесь, а дальше, справа, обрывом нависал над океаном. Волны неистово атаковали тот скалистый обрыв, разбивались в брызги, чтобы блеснуть завораживающей радугой, и вновь откачивались, будто брали еще больший разгон.
Выбравшись из гальково-песчаной косы, ребята не осмелились углубиться в горы, покрытые лесными зарослями. Правда, горы те были невысокими. Самая большая из них была бы младенцем сравнительно с теми горами, что в пионерлагере.
Но все-таки гора! Кое-где между зелеными зарослями виднелись оголенные, местами поросшие мхом каменные хребты. Наверное, там есть и горные пропасти, и хищные звери… Хотя где им взяться на таком островке? Вокруг океан, эту безбрежную стихию наполняет непрестанных гомон волн. И никаких признаков привычной для подростков земной жизни.
Не сговариваясь, не планируя свои действия, они пошли вдоль берега, в обход горы, надеясь, что на ней возможно где-то найдут хоть какое-то поселение, жилище, пусть и дикарей.
— Держаться, парни, дружно! В случае фашисты… вырывайся из лап и в лес! Они для нас хуже дикарей.
Вдоль воды, где волны бешено разбивались о скалистый берег или промывали обтесанную гальку на косе, накрывая ее вихрами пенных волн, идти было опасно — мог настичь прибой. Если и не затянет в океан, так волной ударит о скалы.