Кленовый лист
Шрифт:
Как бы то ни было, хорошо если бы это было так! А что если Ниночка заблудилась где-то в пограничных лесах, сбилась с дороги и...
За сердце схватилась, застонала женщина. Но в тот же миг взяла себя в руки. Не время и не место так терзаться теми устрашающими мыслями. Ведь сейчас главное — пробиться через линию гитлеровских войск, вывезти этих детей.
Вывезти детей... Наверное же Ниночка у матери генерала! Даже легче, спокойнее становится от такого предположения.
Надо действовать! Разыскать в этих дебрях автомашину, конечно, можно. Но кто ее будет искать в такую погоду?
— Ну вот, дети: Боря остается первым часовым у авто, а Люба идет со мной. Виталий сменит Борю, когда тот начнет дремать, а Виталия — Алик. Это уже где-то утром. Все ясно? — спросила и насторожилась, ожидая ответа.
— Не все, тетя Мария, — сказал Боря.
— Что же еще, Боря?
— Что нам делать, если вдруг... — начал Боря.
— Если вдруг... машину заметят фашисты? Это невозможно, Боря, невозможно. Чтобы сюда зайти, хотя бы и по нашему следу, надо идти целый день. А с дороги... Нет здесь даже тропинки.
— И нашего следа уже нет, — скорее себя успокоил Алик.
— И то правда, Алик. А за день мы успеем воротиться к вам и уедем подальше. Ну, теперь все ясно? — допытывалась, взглянув на часы, на которых фосфорическим светом отсвечивали цифры и стрелки.
Дети промолчали. Мария понимала, что оставаться им у машины хоть и втроем очень опасно. Ведь рядом проходит дорога, грохочут фашистские авто, перебрасывая войска. Лучше бы куда кусты, подальше от дороги.
Еще раз остановилась на этой мысли и вышла из авто. Почувствовала, что действительно в машине как-то страшнее, чем на улице. Не торопясь, взяла автомат, словно жнец серп за пояс, две заряженные обоймы положила в удобные карманы в юбке.
— Пойдем, Любочка. Видишь, ребята остаются охранять автомобиль. Лучше будет, Боря, действительно дежурить не в машине, а возле нее. Дальше видно. Кажется, у тех кустов будет удобнее.
— Действительно, чего нам сидеть в авто, когда в лесу так хорошо, — прервал молчание Витя Довженко.
— Айда в кусты, а то... — разогнался Боря и первым вышел из авто.
За ним вышли и те двое. Оглядывались в темноте предрассветной. Но на улице им показалось даже нисколько не лучше, чем в авто, которое имеет-таки стены, кровлю, замки.
Дождь перестал, начало вроде бы светать, потому что исчезали в небе облака. Лесная свежесть после дождя заставляла ежиться.
— Пойдем к тем толстым деревьям, — предложил Боря.
И ребята отправились к тем соснам. Позже, когда глаза привыкли к темноте, становилось виднее. Роса приятно щекотала ноги.
— А как вы думаете, ребята?..
— Тс-с! — предупредил Боря.
Все вдруг остановились. Но, кроме удаленного громыхания с дороги и тяжелого движения в верхушках деревьев — отголоска войны, вокруг ничего не было слышно, еще царила ночь. Но что-то побудило ребят спрятаться, и они без слов пошли еще дальше к соснам.
— Сядем вокруг этой, самой толстой, чтобы видеть со всех сторон, — снова зашептал Витя, потому что молчать было еще страшнее. Ведь каждый маленький шелест в лесу пугал их. Так уж лучше самим говорить!
Возле сосны остановились и впервые оглянулись на авто. Отсюда его видно как на ладони, хотя ночь еще только собиралась повернуть на рассвет. Боря посоветовал:
— Давайте пойдем дальше, чтобы нас не увидели фашисты, если вдруг наведаются к машине.
Пошли дальше, минуя толстые стволы деревьев. Такие сосны им больше не попадались, а с тонкой — какое убежище? К тому же эмку все еще было достаточно хорошо видно. Так и пробирались дальше, иногда оглядываясь.
Наконец, натолкнулись на густые кусты орешника. Молча пробирались в гущу, держась друг друга. Отсюда не видели своего авто и даже потеряли направление, где должны его искать утром. Захлебнулся в шуме лесном и мощный грохот дороги.
— Как рассветет, тогда и посмотрим, — рассудительно размышлял Витя Довженко, усаживаясь на полянке между густым кустарником орешника.
И уселись спина к спине, тесно прижимаясь друг к другу. Автомат Боря поставил между густыми ветками, плотнее прижался к теплым спинам друзей. Даже не успели как следует устроиться, а сон уже смыкал им глаза, голова у каждого стала тяжелой, так и клонилась на плечо товарища...
Показалось обер-лейтенанту Безруху, что он услышал снизу, где-то в лесных чащах за плечами, какие-то отдаленные то ли девичьи, то ли детские голоса. Может, ему показалось. Но сколько ни прислушивался потом Безрух, ни звука больше не услышал. Лес шумел только своим шумом, едва отражая далекое дыхание войны.
Признался об этом и своим спутникам, так как у самого возникали какие-то опасливые предположения. Больше всех отрицал эту весть только корреспондент фашистской прессы. Оба «испанца», которые прятались от дождя отдельно под сосной, глубже в лесу, вдруг, будто сговорившись, засвидетельствовали, что и им послышался из того низового буерака то ли человеческий, то ли совиный голос. Они даже посоветовали Безруху выйти на трассу, остановить какое-то авто, чтобы оно довезло их на станцию. Кстати, и ливень прекратился.
Безрух согласился. Но для собственной уверенности все же настоял на том, чтобы углубиться на какую-то сотню метров, спуститься в эти лесные пропасти и проверить. Не дожидаясь согласия компаньонов, двинулся вниз, раздвигая росяные ветви.
Эмка Марии Иосифовны стояла, удобно скрытая, за теми крутыми оврагами. Спустившись скользкими зарослями словно в пропасть в уютную густоту орешника и колючего боярышника, почти все вместе увидели в предрассветной мгле силуэт машины за деревьями. Каких-то человеческих звуков от нее слышно не было, хоть как внимательно ни прислушивались все вчетвером, готовые к любым неожиданностям. Только отдельные тяжелый капли, срывающиеся с высоких веток, стучало по авто.
— Вам, сеньор Безрух, придется первому рискнуть. Ведь язык большевиков знаете только вы! — предложил высокий, считая себя старшим в этом рейде военных корреспондентов.
— Ладно. Но будем считать, что и этот первый трофей будет принадлежать мне, — торговался опытный лавочник Безрух.
И, не дождавшись ответа, двинулся. Позже тихо свистнул, хотя надобности в этом не было. Все втроем уже и сами осторожно приближались к авто.
— Советская эмка! — радовался Безрух. — Я даже знаю ее. Генеральская эмка. Неужели и он где-то здесь убегает с фронта? Навряд ли.