Кленовый лист
Шрифт:
— Зер гут! — опять лаконично согласился Лужинский, пряча в карман документы на груз.
Выйдя за ворота аэродрома, летчик облегченно вздохнул и принял от Лужинского те документы.
— Ну, вот теперь вы уже в Португалии, товарищ! Передаю вас под покровительство судьбы. Если она у вас счастливая — все пойдет хорошо. До сих пор вы заставляли меня восхищаться вашими способностями конспиратора. Но прошу учесть, что в этих двух «нейтральных» странах, Португалии и Испании, немцев очень много, не советую наталкиваться на них.
— Тайная полиция?
— Да, будьте бдительны! Испанский язык, говорите, с грехом пополам знаете?
— К сожалению, больше греха, чем языка. Но мне здесь, пожалуй, лучше быть только польским эмигрантом. Ведь, говорите, многие из них здесь оказалось, обжегшись на «свободе» в Польше?
— Так мне показано. Сам я не видел, вы первый поляк, которого я встретил. Но вам особенно бояться нечего, скажу вам в похвалу — опытный конспиратор!
В городе не чувствовалось покоя мирной жизни нейтральной страны. Напряженный темп движения на улице невольно внушал тревогу. Без какой-либо причины прохожие смотрели на небо, оглядывались. Но и ко всякому прохожему здесь не было никому дела. Все куда-то спешили. В продуктовых магазинах — теснота. Везде преобладали военные, толпилось женщины.
Ровно через полчаса Лаверни попрощался с Лужинским, крепко пожав ему сильную руку.
— Хороший вы народ, коммунисты, черт побери! Кончится война, непременно возобновлюсь! Нам надо всем быть совершенными марксистами! Ага, подождите. Товарищи собрали вот немного денег для вас. Здесь есть и португальские эскудо... Адью!
Предупрежденный летчиком, Станислав Лужинский был максимально предусмотрительным. Только в Опорто во время пересадки с поезда на поезд заметил чьи-то зоркие глаза. Мелькнули и пропали. Стоит ли из-за этого избавляться от таких замечательных документов виноторговой компании. Могло же просто показаться. Но в вагоне опять совершенно неожиданно встретил те же глаза. Может, случайный взгляд, совпадение? Но те же глаза...
От самого Опорто Лужинский уже был мобилизован, хотя за все трехдневное путешествие в Сетубал ни разу больше не встретил тех бдительных глаз. В отношении полиции был спокоен. Эскудо, которые были в кармане, могли блестяще заменить ему даже язык.
Наконец, Сетубал! Настороженно выходил из вагона, внимательно осматривал новые места. Все шло удивительно хорошо. Прибыл в этот город поздней ночи. Но прибыл! Волнуясь, ждал на вокзале утра. Ждал с тревогой, потому что не знал, что готовит ему встреча с мисс Гревс. Найдет он у нее то несчастное дитя?
Но в «нейтральной» стране тоже вошли во вкус ночной проверки документов — пришлось тихо выйти в город. Пустой и холодный ночью, удивительно неприветливый, неуютный этот портовый город. Ночные улицы подчеркнуто гостеприимны.
Посмотрел на часы, до утра еще было несколько часов. Во время тех испанских событий они с Луджино были моложе и смелее! Хозяевами были. Как жаль, что у него нет никаких связей, хотя бы случайных знакомых...
Идти сейчас на поиски мисс Гревс было бы безрассудством. Завязать разговор со случайным встречным тоже не лучше. А пристанище в отеле вообще остается только мечтой, о нем не надо и думать. Малейшая неприятность в гостинице — и вся хлопотное путешествие станет бесполезным.
Пришлось сократить прогулку и снова вернуться на вокзал. Ведь у него еще остался билет после прибытия. В голове родился другой план: приобрести билет на поезд, хотя бы и до Лиссабона, и ждать в здании вокзала. Так шел, задумчивый, и оказался снова перед входом в вокзал, предусмотрительно огляделся. Несколько пассажиров с вещами подходили к надворным кассам. Молодая женщина с двумя детьми копалась в сумочке.
— Позвольте вам помочь, — на английском языке обратился Лужинский, не думая о сокрытии акцента чужака. Подобная помощь женщине — достаточно привычное явление. О шпике он прекратил и думать: наверное же, оторвался от него. Во всяком случае, поблизости на привокзальной площади никого подозрительного не заметил. Женщина почти страшно бросила на него взгляд, невнятно покачала головой.
— Говорю только по-французски из чужих языков, — сказала, медленно подбирая слова.
Набором французских и испанских слов еще раз сказал свое предложение. Женщина нерешительно кивнула, добавив:
— До Мадрида, пожалуйста. Вот деньги... Очень вам благодарна.
Это была причина маячить на вокзальной площади на глазах у единственного полицейского. Лужинский деликатно взял деньги, подошел к кассе, даже успел уже заказать билеты, когда почувствовал на плече чью-то руку. Сделал вид озабоченного, объясняя кассиру, что нужны места для пассажирки с детьми. Какие эти кассиры бестолковые! А рука ждала на плече. «Откуда мог взяться полицейский, когда у касс было так пусто?» — Лихорадочно терялся в догадках.
Но сколько можно! Лужинский резко выпрямился и с достоинством оглянулся. Неосторожная рука мертво упала с плеча: перед глазами стоял немолодой уже, если судить по небритой бороде, человек в берете. Смело, но и не без упрека всматривался в лицо, убеждался. Тревожная, язвительные пауза словно рассыпалась от неожиданно чистого польского произношения:
— Господин Станислав... если не ошибаюсь? — незнакомец говорил не колеблясь, но сдерживал голос и до сих пор еще присматривался.
Кто это, переодетый шпик? Или такой же, как и он, польский эмигрант? Откуда этот человек знает его испанский псевдоним?
— Да, пожалуйста, Станислав Лужинский. С кем имею честь?
Лужинскому нужно было время, чтобы вспомнить этого человека и сориентироваться. Из окошка заговорил кассир, подавая билеты и сдачу. Какой благодарностью к нему проникся Лужинский за такую возможность еще протянуть время, вспомнить, решить.
— А господин меня мог и забыть. Только две встречи, — услышал ответ. Было что-то знакомое в интонации. Неужели полицейский тайной полиции Португалии, специальность которого — польские эмигранты? — Естем только недавний абориген этих спасенных уголков.
— Так кто же вы, откуда меня знаете? Ведь появление политэмигранта в этих уютных краях — такая понятная вещь. Но «абориген», извините, не совсем понятная для меня рекомендация.
— Если вы не маневрируете, так сказать, извините, господин... Лужинский, напомню. Обстоятельствами вынужден, как, видимо, и вы, покинуть родину... и, конечно же, служу.
— В полиции?
— А что делали бы вы, появившись в этих краях, когда там горят все ваши причалы? Вы же коммунист, насколько мне не изменяет память. Из интернациональной бригады, очевидно, здесь и застряли? Ну что же, будем знакомы. Здесь мы только поляки, прошу прощения.