Клеопатра, или Неподражаемая
Шрифт:
И все-таки горожане ничего не хотели понимать, они предпочитали глумиться над своим царем, передразнивать за его спиной звуки флейты и находить прибежище в смехе, разрушающем все, даже их самих.
Самоубийственное поведение; чтобы вернуть александрийцам разум, следовало, может быть, подарить им праздник наподобие тех, которые устраивались два века назад, во времена Птолемея Любящего сестру: повторить одну из тогдашних незабываемых процессий в честь Доброго Дурака — с тамбуринами, цимбалами, грохотом и дикими выкриками, взлетающими голубями, куклами-автоматами и льющимися рекой сладкими винами; и потом, почему бы не выставить напоказ, как тогда, меха и золотые сосуды и не провести по улицам целый зверинец, состоящий из верблюдов, козлов, страусов, слонов, медведей, павлинов, носорогов, жирафов?.. А замыкал это шествие гигантский фаллос, «елда», как они его называли, Хвост Бога
Так что же, не имея возможности устроить для горожан праздник, объяснять им его смысл? Что-то доказывать? Оправдываться и переходить в наступление? Говорить: «Вы прекрасно знаете, почему так получилось…»?
Это было бы то же самое, что метать бисер перед свиньями. И потом, если ты родилась царевной, тебе не к лицу что-либо объяснять. Лучше распрямить плечи и идти своей дорогой.
И она, Клеопатра, поступала так же, как ее отец Флейтист: с гордо поднятой головой смотрела в лицо Александрии, городу, любимому царем, но не отвечавшему ему взаимностью. Девочка шла ровным шагом, стиснув зубы и не произнося ни слова, — она сохранит эту привычку на всю жизнь.
А за их спинами, как в театре, непрерывно звучал странный голос флейты: хрупкая мелодия сарабанды, серпантинная лента паваны, прелюдия смерти.
ЗМЕИНЫЙ ВЫВОДОК
(62 г. до н. э.)
Он был ее отцом, и она его любила — редкое исключение в роду, прославившемся отцеубийствами. Она любила его и страдала, когда ему наносили обиды. Чем больше взрослела, тем больше страдала. А он — он с каждым годом все сильнее любил ее.
Когда ей исполнилось десять, ему было около сорока; несомненно, именно поэтому она никогда не боялась любовных отношений с мужчинами, чей возраст намного превышал ее собственный, скорее даже искала подобных связей: ведь первый взрослый мужчина в ее жизни проявлял к ней такую нежность. Даже когда отец разделил свое ложе с новой женщиной, даже когда эта наложница родила ему дочь, а потом двух долгожданных сыновей, его любимицей осталась Клеопатра, девочка, ничем не выделявшаяся в династическом списке Клеопатр: ее не назвали ни Благодетельницей, ни Божественной, ни Луной, ни тем более Великолепной. А между тем она очень рано стала его избранницей, его самым любимым ребенком. Потому что чувствовала, что такое страх и печаль, прежде чем узнала выражающие эти понятия слова. Это было молчаливое целомудренное сообщничество, сдержанность двух существ, которые признали друг друга, но не идут дальше этого признания.
Следует отдать должное Флейтисту: до нас не дошло ни одного свидетельства, ни одного слуха, позволяющего предположить, что он хоть раз допустил какую-то непристойность в отношении своей третьей дочери — или других дочерей. А ведь александрийцы с готовностью обливали его грязью, тем более что Флейтист не отказывал себе в удовольствиях и с равным пылом преследовал девушек и мальчиков. Инцест как таковой его не страшил: женившись на своей сестре, в соответствии с обычаями династии, он лихо сделал ей троих детей. Однако оставшись вдовцом и имея под рукой уже довольно взрослую старшую дочь, которая могла бы родить ему сыновей и тем обеспечить продолжение рода, он предпочел положиться в этом смысле на любовницу. Такое поведение в семье Лагидов было новшеством.
Зато вполне традиционной можно считать ненависть, которую возбуждали у сестер Клеопатры ее дружеские отношения с отцом. Эта ненависть не проявилась сразу, она ждала своего часа, долго созревала в удушливой атмосфере дворца.
Взрослея, девочка получала первые уроки хитрости, училась пользоваться оружием, которое впоследствии станет для нее столь ценным, — скрытностью.
Но только возможно ли замаскировать любовь, когда она взаимна, обуздать то, что не поддается обузданию, утаить существование секретного кода, который с самого начала придумывают для себя любящие и который навсегда остается недоступным для других? Как и взаимная привязанность отца и дочери, ненависть, которой отвечали на нее сестры Клеопатры, созревала в тишине; до поры, когда
Она с самого начала и выбрала этот путь: ее великие мечты сперва были мечтами Флейтиста, но она никогда от них не отрекалась и, именно подражая в этом отцу, стала Неподражаемой. Можно подумать, еще будучи маленьким ребенком, она поняла свое имя буквально: решила, что, как только получит хоть какую-то власть, станет славой своего отца — она одна; а все остальные, несмотря на свои жалкие потуги, никогда ничего к этой славе не прибавят, даже младшие братья, которые имеют преимущества перед ней на пути к трону.
Она не пыталась их оттеснить, сама хронология складывалась в ее пользу: ей было девять, когда родился первый мальчик, и одиннадцать, когда появился на свет второй; к тому времени она стала живым, схватывающим все на лету подростком и уже успела завоевать сердце Флейтиста. Эти младенцы не представляли для нее угрозы, попытки причинить ей вред могли исходить только от женщин.
Великолепная, старшая из сестер, родилась лет на восемь — десять раньше, чем Клеопатра. Несмотря на свой высокий ранг и на претенциозное имя, она почти не оставила следа в истории — разве что однажды, в смутный период, когда Клеопатре было около двенадцати лет. Тогда, кажется, Великолепная хотела свергнуть с трона Флейтиста. Однако у нас нет никаких данных о том, что она пыталась предпринять что-то против своих сестер; она, несомненно, относилась к числу тех «метеоров», встречавшихся на всем протяжении династии, которые быстро сгорали, снедаемые свойственной им от рождения дикой злобой.
Вторая сестра, Береника, которая была младше ее на пять-шесть лет, лучше умела скрывать свою игру; очень долго Флейтист ничего не подозревал, не видел, что она — типичная царевна из дома Лагидов, жестокая и хитрая, но сдерживающая свои убийственные инстинкты до той поры, пока не будет уверена в надежности тылов.
Что касается маленькой Арсинои, младшей сестры Клеопатры (разница в возрасте между ними составляла три-четыре года), то ее положение в семье было самым неудобным и, главное, самым изолированным: дочь наложницы, она приходилась лишь сводной сестрой трем другим девочкам, которые кичились перед ней тем, что родились в законном браке; она не могла найти себе союзников и в лице своих младших братьев, так как первый из них появился на свет лишь через пять лет после нее. Здесь опять сыграла свою роль хронология: два мальчика образовали как бы отдельный «выводок», и Арсиноя, которая не принадлежала ни к одной из двух групп, должна была сама, как могла, защищать себя в этом гадючьем гнезде. Очевидно, она старалась не афишировать свои амбиции до тех пор, пока смерть двух старших сестер не распутала в значительной мере клубок взаимных антипатий.
Однако в момент, о котором идет речь, ситуация была очень сложной: каждая из сестер прекрасно знала, что однажды может оказаться замужем за одним из мальчиков, но, с другой стороны, никаких гарантий того, что это произойдет, у нее не было. Все решала судьба: какой-нибудь заговор, естественная смерть, вмешательство римлян; а пока остается лишь овладевать наукой злобы, учиться угадывать яд за любезными улыбками, поддерживать, даже лелеять свою ненависть, никогда не позволять, чтобы противник сделал против тебя неожиданный выпад, а видеть всю цепь обстоятельств, чаще всего неприметных, которые породили этот удар — молниеносный и сильный, великолепно сочетающий в себе коварство и жестокость.
Нужно защищаться, отбиваться, но как? С помощью знаний, отвечал ей отец. Ведь она такая смышленая, любознательная, а в их семье девочкам никогда не закрывали доступ к книгам.
Она должна научиться читать, писать, считать, измерять; узнать секреты звезд и минералов, очертания суши и морей, историю людей, их языки, искусство пения и философию. Она должна учиться, чтобы более умело хитрить, увертываться, добиваться своего, властвовать; чтобы лучше наносить удары. И чтобы лучше все понимать, и чтобы уметь расширять свои знания.