Клеопатра, или Неподражаемая
Шрифт:
Удивительный жест: Антоний сам мог бы собрать все лавры, как, несомненно, поступил бы на его месте Цезарь. Однако из-за своего возрастающего страха перед Октавианом он от этого воздержался. Не понимая, что все больше отдаляется от центра власти.
И что это фатально и незаметно сближает его с Клеопатрой. Даже Октавиан что-то такое учуял и начал вмешиваться в восточные дела.
В результате отношения между Афинами и Римом неуклонно ухудшались; и не нужно было быть магом, чтобы понять: Октавия скоро совершит ошибку. Ошибку, обусловленную лучшими ее качествами — миролюбием и добротой.
Подходящий
Октавия, снова беременная, умоляла мужа согласиться. Антоний в конце концов дал себя уговорить: несносные парфяне вторглись в Армению; эта новая ситуация, а также изучение архивов Цезаря подвели его к странному выводу — чтобы окончательно разгромить врага, ему требуются еще двадцать тысяч солдат. Предложение шурина показалось ему желанной возможностью обменять часть своих кораблей, в которых он не особенно нуждался, на итальянские легионы.
Но Октавиан не стал дожидаться его решения. Он заставил свои верфи работать день и ночь и отремонтировал достаточно галер, чтобы отразить любую атаку сына Помпея; и когда Антоний, в сопровождении жены, прибыл в Брундизий, где должно было состояться это второе свидание, Октавиана не только не оказалось на месте, но даже вход в порт был перекрыт.
Антоний решил порвать все отношения с шурином, а пока, в ожидании дальнейших событий, его триста судов стали на якорь в Тарентском заливе. Но в дело вновь вмешалась его неутомимая жена, которая на сей раз принялась уговаривать Октавиана: «Я самая счастливая из женщин, не дай же мне стать самой несчастной! Теперь все взоры с надеждою обращены на меня — сестру одного императора и супругу другого. Но если зло восторжествует и дело дойдет до войны, кому из вас двоих суждено победить, а кому остаться побежденным, — еще неизвестно, я же буду несчастна в любом случае».
Октавиан несколько смягчился; и молодой женщине, путем многократных обращений к ним обоим, а также воздействия на Агриппу и Мецената, удалось-таки добиться компромисса, который стал то ли апогеем трагедии, то ли кульминацией фарса: соперники условились встретиться на борту простой барки, одни, без всякого эскорта; и там, в море, вдали от суеты, без свидетелей, они должны были попытаться понять друг друга.
Встреча прошла в полном соответствии со сценарием: обменявшись любезностями, они продлили срок действия предыдущего соглашений о разделе мира и договорились, что Антоний предоставит Октавиану сто судов, а взамен получит от своего соперника двадцать тысяч легионеров.
Антоний, человек прямодушный и бесхитростный, немедленно выполнил свое обещание и передал Октавиану все корабли; тогда как последний из двадцати тысяч солдат, обещанных зятю, прислал только тысячу, поклявшись всеми богами, что остальных отправит позже.
Антоний же, все еще находившийся под влиянием своего мага, так торопился выйти в море, что предпочел поверить клятве Октавиана. И сразу же взял курс на Афины, по-прежнему сопровождаемый женой. Однако в порту Корфу супруги расстались. Может быть, Октавия, изнуренная беременностью, тяготами морского плавания, попытками примирить мужа и брата, которые отняли у нее столько дней и ночей, внезапно заболела? Или между ней и Антонием произошла ссора, а прорицатель
В текстах нет ни одной зацепки, которая позволила бы ответить на эти вопросы; возможно, как это часто бывает, все перечисленные причины сыграли свою роль. Или еще проще: Октавия почувствовала, что атмосфера вокруг нее накаляется, и предпочла уложить свой багаж. Как бы то ни было, но с конца весны она и Антоний уже не живут вместе. Октавия — в Риме, готовится к родам; а он, в Афинах, по-прежнему грезит о завоевании парфянского царства. В конце лета он уже в Сирии, в Антиохии. И вдруг — резко, без всяких объяснений, не слушая возражений офицеров, — отдает одному из своих эмиссаров приказ отправиться в Александрию и доставить к нему Клеопатру, немедленно.
Царица готова броситься к нему бегом. На этот раз — никаких мизансцен, никаких задержек с отъездом; ей не нужны ни наряды, ни показная роскошь; она еще раз превосходно сыграла свою партию — и выиграла, сорвала весь банк. Три года она ждала этого мгновения.
АНТИОХИЙСКАЯ СВАДЬБА
(лето 37 — лето 36 г. до н. э.)
И вот, наконец, этот мужчина, когда-то исцеливший ее от печали и немоты, — он вернулся; и в ней вновь оживает надежда, упрямая мечта о величии.
Она не думает о причинах, побудивших его так внезапно отослать от себя другую женщину, — подействовали ли на него слова астролога, или нежность жены в конце концов показалась ему пресной в сравнении с ночами «неподражаемых»; главное, сейчас он здесь, ждет ее, как прежде ждала его она.
Самое трудное — последняя минута перед тем, как они, обнявшись, застывают на месте, ощущая полную умиротворенность. Потом, пытаясь соединить свои руки, натыкаются на близнецов. Малышам уже по три года, и их глаза — как звезды.
Антоний не в силах устоять, поднимает их на руки, подбрасывает одного за другим высоко в небо. Теперь пути назад нет: он признал их своими.
Что ж, пора играть свадьбу, и как можно скорее. Ибо теперь Клеопатра хочет быть его супругой; и никаких отлагательств, как во времена Цезаря, — она не станет подвергать себя риску оказаться жертвой нового удара судьбы. Она царица, пусть же он будет царем; а кроме того, пусть вспомнит о том, что предсказала римская Сивилла в своей пророческой книге: парфян может победить только монарх. Пусть же он публично соединит свою руку с ее рукой; и пусть отныне на всех монетах будут чеканить оба их профиля.
В Риме, конечно, ее назовут похитительницей чужого мужа, пойдут пересуды о том, что она околдовала Антония магическими зельями, начнут распространяться и другие подобные сплетни. Но факты говорят сами за себя: на это свидание в Антиохии, свидание царицы и полководца, кто кого позвал?
На этот раз римлянка — беременная и брошенная; она же, Клеопатра, наслаждается местью: око за око, зуб за зуб, как написано в Книге иудеев. Теперь, когда судьба завершила свой круг, когда Антоний женится на ней в тот самый момент, когда другая вот-вот должна родить, пусть эта другая испытает то же унижение, ту же горечь, через которые сама Клеопатра прошла три года назад.