Клеймо красоты
Шрифт:
– Да нет, у меня… мне… – начал было заикаться кряжистый, но наконец-то отцепился от Сергея и настороженно спросил: – Ты здесь один?
– Да нет, с товарищами, – беспечно отозвался тот, кивая в сторону Петра.
«Тезка» обернулся, ожег мгновенным взглядом Петра и прильнувших к нему женщин, кивнул угрюмо:
– Понял. И что теперь будет?
– А ничего, – пожал плечами Сергей. – Поручкаемся – да и разлетимся, как в море пароходы.
«Пароходы ведь вроде не летают?» – удивилась Ирина.
– Разлетимся? – напряженно повторил «тезка». – Точно?
– Ну, такая жизнь! – пожал плечами Сергей. – А что, ты хотел посидеть, поболтать, вспомнить былые годы? Тезка, ты помнишь наши встречи в приморском парке на берегу? – пропел он вдруг, слегка фальшивя. – Увы, не располагаю временем. Да и ты, как я понял, спешишь покинуть место действия?
– Я не могу! У меня приказ пощекотать парочку тел и очистить… – В голосе «тезки» внезапно прорвалась нотка отчаяния, но тотчас он махнул рукой: – Хотя приказ вроде бы выполнили: скит очистили… Ладно, черт с тобой. Не думай, что забываю старых знакомых и старые долги. Но теперь, теперь-то мы квиты?
– Квиты, успокойся, – кивнул Сергей. – Все, чего я прошу, – это чтобы ты уехал и не возвращался. А что будешь делать дальше – твое личное дело.
– Тогда пока? – «Тезка» снова протянул ему руку, и Сергей крепко пожал ее:
– Пока. До новых встреч?
– Нет уж, с меня хватит!
«Тезка» ринулся вперед, к машине:
– Отбой, ребята! Всё, уходим!
Черны вороны недоверчиво поглядывали на своего предводителя, но не спорили – погрузились в автомобиль. Тот взревел мотором и ринулся вперед, к выезду из села.
Корова громко мычала, словно трубила вслед отступившему врагу.
– Внучоночек! – Бабка Ксеня выпорхнула из-под Ирининой руки и повисла на шее у Сергея. – Да какой же ты герой оказался! Какой молодец!
– Ге-рой? – негромко спросил кто-то из-за спины Ирины, и она обернулась, как ужаленная.
Павел! В отличие от Сергея, который выглядел так, словно и не ложился, Павел был босиком, в одних шортах. Плечи широченные: когда в рубашке, даже и не скажешь, что он столь атлетически сложен, лицо хищное, волосы взъерошены. В руках двустволка, палец окаменел на курках. Глаз не оторвать!
Однако насмешливый голос Сергея мгновенно разрушил очарование:
– Павел, где вы откопали такой антиквариат? Это же «тулка» образца, не соврать, начала века. С такой вполне мог Толстой на медведя хаживать или, к примеру, Даль.
– Даль не мог – хотя бы потому, что годы его жизни ограничены 1872-м, – негромко сказала Ирина. – И вообще, Даль, как известно, был лингвист, ученый, фольклорист, если угодно, он в библиотеках сидел, ему, наверное, не до того было, чтобы гоняться с ружьишком по лесам за зверем…
Если и прозвучал в ее словах намек, то он остался непонятым: лицо Сергея не изменило насмешливого выражения.
– Погодите-ка, – весело сказал он, подходя вплотную к Павлу и как бы не замечая, что оба ствола уперлись ему в грудь. – Да ведь это дважды антиквариат… Черт побери, какая великолепная имитация! Она же деревянная! Она же из дерева выточенная!
– Это тебе Ольгуша дала? – обратилась к Павлу баба Ксеня, на диво быстро пришедшая в себя. – Ну, так и есть. Ее мужик покойный всю жизнь резкой дерева баловался. У него знаете сколько таких ружьишек было – липовых, точеных да обожженных? Из городского музея к ней лет двадцать назад приезжали, забрали на какую-то выставку, да так и сгинуло все бесследно. Воры кругом! Хорошо, хоть эту Ольгуша в память себе оставила.
– Очень красиво, – кивнул Сергей. – Просто потрясающе. Но ведь это просто палка. Если кто тут из нас герой, так это Павел: с палкой против автоматов броситься!
– Во-первых, когда надо, и палка выстрелить может, не только ваша зажигалочка, – огрызнулся взъерошенный Павел, плечи которого от утреннего ветерка покрылись пупырышками гусиной кожи. – А во-вторых, вы нам тут зубы не заговаривайте, уважаемый фольклорист!
– А что, я действительно знаю много заговоров против зубной боли, – хохотнул Сергей и вдруг завел причетом, да таким тонким, надтреснутым, что Ирина невольно повела глазами, высматривая, не бормочет ли рядом какая старушка-знахарка: – На море, на Окияне, на острове Буяне стоит Дуб Дубович, на нем сидит Ворон Воронович, держит во рту ларец, в том ларце зубная скорбь…
– Оставьте! – Павел вскинул стволы своего бутафорского ружьишка так угрожающе, словно это и впрямь было грозное оружие. – Немедленно объясните, что значила вся эта сцена. Не то мы вас сейчас…
Он успел перемигнуться с Петром, и тот, осторожно отстранив от себя Маришку, видимо, еще не вполне пришедшую в себя от страха, потому что она висела на Петре, как лоскут на плетне, растеряв свою боевитость, встал за спиной Сергея.
Корова яростно взревела, словно почуяла новую заварушку.
– Ах, вы меня, – усмехнулся Сергей, покосившись через плечо. – Вы меня сейчас… Что бы это значило, господа?
– Гос-по-да! – с ненавистью повторил Петр.
– Нет уж, вы объясните, что бы это значило, – напирал Павел. – Что у вас общего с этими криминальными элементами? Вы что, думаете, никто ничего не понял? Мы угодили в эпицентр какой-то крупной мафиозной разборки. В таких случаях вокруг только клочки идут по закоулочкам, эти негодяи никого не щадят, оставляют за собой горы трупов. И вдруг они отказываются выполнить приказ, уезжают восвояси по одному вашему слову, будто по взмаху волшебной палочки. Как это можно объяснить? Это, знаете ли, наводит на определенные размышления…
– Наводит, – согласился Сергей. – На определенные. Например, на такие, что вы неважно знаете преступный мир. Убивают всех без разбора только изощренно-жестокие люди, маньяки. Стреляют ни с того ни с сего только психи! А Бридзе…
Павел вздрогнул.
– Да успокойтесь вы, – с досадой сказал Сергей. – И опустите наконец свое боевое оружие. Сами сказали: иногда и палка стреляет. А Сережку Бридзе я сто лет знаю. Мы в одном дворе жили и учились в одном классе, в восьмой школе. Ну, которая рядом с нижегородским универсамом. Я слышал, что он пошел по кривой дорожке, и узнал его с первого взгляда. Ему потребовалось немного больше времени, но, как вы могли видеть, он меня тоже узнал наконец и понял, что глупо бороться со старым другом. Особенно если кое-чем ему обязан.