Клеймо красоты
Шрифт:
– Серега, ты глянь, какова красота! – восхищенно прошептал дед. – Плачет, а как бы еще краше становится!
Сергей что-то неприветливо буркнул в ответ. Ирина приоткрыла глаза, увидела его хмурое лицо и поняла, что, пожалуй, она еще по-прежнему жива. И по – прежнему не нужна Сергею.
Она резко села, сцепила зубы, чтобы остановить внезапное головокружение и не привалиться вновь к этому родному плечу.
– И что ж ты тут делаешь, моя милая? – приветливо спросил старик. – Как же забрела в эти глубины преисподние?
Ирина глубоко вздохнула, пытаясь собрать свои разметавшиеся чувства и столь же беспорядочно мечущиеся мысли.
– Я следила за Павлом, – пробормотала, едва владея губами. – Он внезапно появился в деревне, потом побежал к вам домой и спустился в подземелье. Я шла за ним до самого выворотня, потом спустилась в подземный ход…
– А, понятно, – кивнул старик. – Это он приметил, значит, где в прошлый раз выбрался. И дальше что? Вы сюда так след в след и пришли? А где же он?
Ирина легонько мотнула головой куда-то в сторону, но старик ничего не понял, поглощенный внезапной мыслью:
– Как же вы святую мельницу прошли, голуби?!
– Никакой мельницы я не… – начала было Ирина, и тут ее осенило: – Мост! Мост, который встал дыбом! А внизу лежала борона с такими вот зубьями!
– Во-во! – оживился Никифор Иваныч. – Это она и есть: святая мельница над святой бороной.
Кое-как, путаясь в словах, Ирина поведала историю борьбы со святой мельницей. Все это время она исподтишка поглядывала на Сергея, и сердце ее каждый раз болезненно сжималось при виде его недовольно сведенных бровей. Ему все это было безразлично – ее злоключения, и страх, и боль, и угроза смерти, которая в обличье человека шла с ней рядом, держала за руку, заглядывала в лицо безумными глазами…
– Вы знаете, кто такой Павел? – вдруг выпалила Ирина. – Это Стас Торопов, Псих, это убийца, он убил нескольких человек…
– Да, я знаю, – кивнул Сергей, и впервые подобие оживления осветило его хмурое лицо. – Кто бы мог подумать, что мы столкнемся лицом к лицу. Ну, теперь-то он от меня не уйдет!
Какие-то мгновения Ирина ошалело таращилась на него, пока до нее вдруг не дошло, что Сергей еще ничего не знает. Они еще не видели убитого Психа!
– Эй, ты чего? – встревоженно спросил старик. – Чего вспомнила, что так побелела?
Ирина ничего не могла сказать – только слабо махнула рукой куда-то туда, где, по ее представлениям, находилась усыпальница, ставшая последним приютом Психу, осквернившему покой мертвых.
Дед споро подхватился, поднял повыше свечу и сделал несколько шагов в темноту. Ирине было видно, как он словно бы споткнулся и начал рассматривать что-то, лежащее у его ног. А там лежал мертвый Псих.
– Еби-чес-кая си-ила… – донеслось потрясенное восклицание Никифора Иваныча. – Птица-то… птица-то его клюнула!
– Птица? – Сергей вскочил, довольно-таки небрежно выпустив Ирину из объятий, бросился к старику. – «Птицы берегися страха ради твоего»? Так это она? Стрела?!
– Ну да, тут испокон самострел был навострен, – совершенно спокойно, как будто о самом обыденном деле, сообщил старик. – Ежели кто сыщется такой гораздый, что через святую мельницу пройдет и потайную дверь отыщет, то уж непременно птица его клювом своим – тюк!
– Клюнула меня, клюнула меня птица счастья завтрашнего дня… – ошеломленно пропел Сергей. – Вот уж верно: за что боролся, на то и напоролся!
– А я думаю, с чего это у меня вдруг от души отлегло? – удивленно произнес старик. – То уж было совсем помирать собрался Никифор Иваныч, и вдруг – откуда что взялось?! Ожил! А птица-то уже вылетела, вот оно что… Если бы сей скаженный Пашка ее из клетки не выпустил, пришлось бы мне, старому, отпирать тебе ковчег. Меня она и клюнула бы. Ну, а раз так – поживем еще, стало быть!
– То есть как – отпирать? – насторожился Сергей. – Ты хочешь сказать, что показал бы мне сокровища?!
– Твои они, – спокойно сказал дед. – Ты письмо прочел, ты меня сюда принес – твои они. Иди… владей. Только помни: это клад не для человека. Для России, которая когда-нибудь да воспрянет к свету и вере истинной.
Сергей кивнул, слепо оглянулся на Ирину, а потом взял у старика из рук свечу и осторожно пошел к черному гробу.
– А ты, милая, что же? – ласково сказал старик. – Неужто и не глянешь?
Ирина, не отвечая, приникла щекой к земле. Силы у нее опять кончились, и совершенно не хотелось тащиться к каким-то там сокровищам. Павел, то есть Псих, говорил, что она даже не представляет, что ищет. Ну не представляет, и не надо. Поскорее бы вернулся Сергей…
И он вернулся. Подошел. Встал рядом – тяжело дыша, с потемневшими, расширенными глазами.
Выдохнул только:
– Да-а… – И опять замолчал, уставившись в стену.
Наконец перевел взгляд на старика:
– Слушай, дед… Закрой их обратно, а? Ну, камни эти и крест. Положи как было.
– Окстись! – слабо выдохнул Никифор Иваныч.
– Ты понимаешь… – Голос Сергея звучал виновато. – Ты понимаешь, мне самому они не нужны. Ну что я буду делать с этим Первокрестом? Да он мне руки обожжет. А для России… нет пока в России такого человека, чтоб я мог ему этакую великую тайну открыть – и знать, что через год не продадут наш славянский Первокрест где-нибудь на аукционе Сотби с молотка. Сейчас такая гадость у нас творится! То из Третьяковки картины похищают, то рукописи из Национальной библиотеки, то Алмазный фонд шерстят, а уж обычных денег украдено – счету нет! Ну сам посуди, дед, как таким людям отдавать национальное достояние?! Нет уж, пусть все лежит на прежнем месте. Может быть, потом…
– Ну, тебе виднее, – помолчав, чуть слышно ответил старик. – Небось еще и развиднеется, еще и прояснится над Россией небушко. Тогда и придешь ко мне, тогда и спросишь с хранителя. А пока, знать…
Перекрестившись, он медленно вернулся к гробу.
– Сережа, – прошелестела Ирина, – Сережа…
– Ну? – набычившись, обернулся он. – Будешь меня уговаривать, зря, мол?
– Да ты что! – вяло отмахнулась она. – Я просто хотела тебе сказать… Знаешь, я до последней минуты думала, что Стас Торопов – это ты.