Клеймо на крыльях бабочки. Исторический роман
Шрифт:
– Никого, – выдохнула она.
Лёгкая дымка, которой было подёрнуто сознание, рассеивалась и уносила с собой остатки сна. Стук в дверь прекратился, торопливые шаги служанки стихли в конце коридора. Девушка выглянула в окно. День был ясный, но багровое солнце уже клонилось к закату. Красный свет уходящего дня ушёл с улиц и освещал только крыши соседних домов. Семейство голубей на пологой крыше у окна сонно грелось в красных лучах. Девушка улыбнулась и постучала ногтем по стеклу. Голуби встрепенулись и, вытянув шеи, уставились на неё бусинами немигающих глаз. Но быстро успокоились и недовольно заворковали. Босые ноги
Рано утром её карета приехала к гостинице в центре города. Второй день, проведённый в пути, почти полное отсутствие сна в последнюю ночь оставили её без сил. Смертельно уставшая, она поднялась в предложенную хозяйкой комнату. Сил хватило только на то, чтобы сбросить с себя одежду, добраться до постели и погрузиться в глубокий сон.
Недалеко зазвонили колокола Собора к вечерней службе. Опять постучали. Девушка соскочила с кровати и отворила дверь. Служанка в аккуратном белом чепце сказала, что ужин будет готов через час. Хозяйка просила узнать, желает ли госпожа ужинать в своей комнате или разделит трапезу с другим постояльцем, с каким-то путешественником. Постояльцев в гостинице только четверо. Две монахини пожелали ужинать в своих комнатах. Если госпожа желает спуститься, то через час ужин будет сервирован на двоих в малой столовой. Подумав секунду, девушка согласилась спуститься в столовую. Но велела принести прежде кувшин горячей воды и прислать другую служанку:
– Пусть поможет мне одеться.
Она разложила на постели вещи, купленные вчера у модистки в небольшом городке по пути. Через час в столовую вошла стройная, невысокого роста, красивая девушка лет семнадцати, в кремовом шёлковом платье, скромно украшенном рядами кружев. Кружевные воланы рукавов были схвачены ниже локтя тесьмой, которая была единственным украшением её тонких белых рук. Нежное лицо было бледно. Под глазами лежали тёмные круги, отчего глаза девушки казались огромными. Русые, с золотистым отливом волосы были собраны в причёску, открывающую шею. На шее блестела тонкая цепочка с жемчужной подвеской.
В столовой, за столом у камина, сервированным на двоих, сидел мужчина лет сорока. Тёмные дуги густых бровей над чёрными глазами, немного смуглая кожа лица, тонкий, с горбинкой нос выдавали в нём южанина. Пудреный парик, бархатный камзол, кремовые кюлоты, башмаки с пряжками, украшенными стразами. Самодовольная улыбка уверенного в себе дамского угодника не покидала лицо. Насмешливый блеск глаз и яркие губы выдавали натуру сластолюбивую, капризную.
При виде девушки мужчина тотчас поднялся из-за стола. Несмотря на свой высокий рост, он отвесил изящный поклон и по-французски представился шевалье де Сенгалем.
– Фроляйн Франк, – по-немецки представилась она.
– Примите мои извинения, фройляйн, вы предпочитаете говорить по-немецки? – ещё раз поклонился шевалье.
– Я с удовольствием продолжу наш разговор по-французски, шевалье.
– Благодарю вас, – шевалье перешёл на французский. – К сожалению, мой немецкий желает лучшего. Хозяйка гостиницы сказала, что молодая фройляйн из комнаты наверху уезжает завтра утром. Моя карета тоже заказана на завтрашнее утро. Я просил хозяйку узнать, не будете ли вы столь любезны разделить ужин со мной.
Экран
Во время ужина шевалье смеялся, шутил и иронизировал над вкусом кушаний. С непринуждённостью и юмором он поведал своей собеседнице, как два года назад дрался на дуэли в Варшаве с графом Браницким и был ранен:(2)
– Я едва не отдал Богу душу. Пуля серьёзно повредила мне руку. А то, как меня лечили, было похоже на Le Medecin malgre lui.(3)
Шевалье уже отметил про себя, что девушка с начала ужина не произнесла ни слова и только с улыбкой слушает его. Поначалу его это не смущало. Он наслаждался своим остроумием и её восторгом. Пусть и молчаливым.
– Вы бывали при дворе короля Фридриха? – спросил шевалье непринуждённо.
Молчаливость девушки начала его утомлять. Без вопросов растормошить собеседницу уже не представлялось ему возможным. Неожиданный вопрос смутил её. Но она ответила, не задумавшись:
– Моя семья вела замкнутый образ жизни, шевалье. Я воспитывалась в монастыре.
Лицо шевалье выразило самое искреннее сочувствие:
– У вас, должно быть, совсем нет родных, если вы путешествуете одна? Простите меня, милое дитя, если я затронул чувствительную для вас тему.
– Да, я недавно осталась сиротой. Благодарю вас, шевалье, за вашу учтивость.
Шевалье продолжил свой рассказ, мягко вовлекая собеседницу в разговор.
– Прошло уже достаточное долгое время после моей поездки. А я до сих пор вспоминаю об этой жуткой тряске. Здесь, слава Богу, в Австрии, как и во Франции, в карете можно спать и не бояться, что тебя вдруг подкинет до потолка, – со смехом пожаловался он на польские дороги. – Если у вас не было такого путешествия, поверьте, фройляйн, вам не о чём сожалеть.
Она смелее смеялась его рассказам. Вино окрасило её щёки нежным румянцем, глаза блестели. Было видно, что его остроумие вызывает у неё неподдельный восторг. Хотя шевалье льстило восхищение его собеседницы, он относился к этому как обычному явлению. Ужин, который первоначально представлялся ему как способ скрасить скуку от затянувшегося путешествия, приобретал для него другие краски. Он уже отметил про себя красоту девушки. И, особенно, отметил её потрясающие глаза. Широко расставленные, тёмно-карие, с длинными ресницами, оттенявшими их глубину. Но, приглядевшись внимательнее, он уловил некоторую странность её взгляда. Лёгкое косоглазие, которое обычно воспринимается как недостаток, делало её глаза диковатыми и восхитительными.
Этот странный, смущённый взгляд косых глаз придавал её прелестному лицу особое обаяние. Казалось, эти громадные тёмные глаза, смеясь и дразня, затягивали в свою глубину. А яркие, чётко очерченные пухлые губы придавали её лицу капризную изнеженность. Мысли кружились и уносили шевалье от воспоминаний о тряске в карете: "Какие поразительные глаза! Восхитительные! А губы подрагивают нежно и капризно, раскрываются и снова закрываются в нежный бутон. Хотя совсем малюткой эту прелестницу не назовёшь. Но эти губы, как благоухающие лепестки бутона розы…".