Клеймо зверя (сборник)
Шрифт:
– Не смогу, – отозвался Джасин-Дадзе, – пока ты не заставишь Сатледж течь вверх, к Донга-Па.
– Говори дело, – приказал Маду и взмахнул топором над белой головой Джасин-Дадзе.
– Отдай все свои деньги деревенским старейшинам, – молвил Джасин-Дадзе, – и они созовут совет общины, а совет прикажет твоей жене вернуться.
Итак, Маду отдал все свое состояние, заключавшееся в двадцати семи рупиях, восьми анах, трех пайсах и серебряной цепочке, общинному совету Кодру. А затем предсказания Джасин-Дадзе оправдались.
Брата
– Вернись! – вопил брат Атхиры.
– Куда? – спросила Атхира.
– К Маду, – ответил он.
– Никогда, – сказала она.
– Ну, так Джасин-Дадзе тебя проклянет, и ты засохнешь, как дерево, которое ободрали весной, – сказал брат Атхиры.
Атхира заснула с мыслями обо всем этом.
Наутро она захворала ревматизмом.
– Я уже начинаю сохнуть, как дерево, которое ободрали весной, – промолвила она. – Это все проклятие Джасин-Дадзе.
И она действительно начала сохнуть, ибо сердце ее высохло от страха, а те, кто верит в проклятия, от проклятий и умирают. Сакату Сингху тоже стало страшно, ибо он любил Атхиру больше жизни.
Прошло два месяца, и вот брат Атхиры уже снова стоял за казармами и визжал:
– Ага! Ты сохнешь. Вернись!
– Скажи лучше, что мы вернемся оба, – проговорил Сакат Сингх.
– Я вернусь, – сказала Атхира.
– Да, но когда же? – спросил брат Атхиры.
– Когда-нибудь рано поутру, – ответил Сакат Сингх и пошел просить у полковника сахиб-бахадура недельный отпуск.
– Я сохну, как дерево, которое ободрали весной! – стонала Атхира.
– Тебе скоро станет лучше, – говорил Сакат Сингх и наконец рассказал ей о том, что задумал, и оба они тихо рассмеялись, ибо любили друг друга. Но с того часа Атхире стало лучше.
Они уехали вместе; путешествовали в вагоне третьего класса, как полагалось по воинскому уставу, а потом в повозке – по низким горам и пешком – по высоким. Атхира вдыхала сосновый запах своих родных гор. влажных – Гималайских гор.
– Хорошо быть живыми, – промолвила Атхира.
– Ха! – произнес Сакат Сингх. – Где дорога на Кодру и где дом лесника?..
– Двенадцать лет назад оно стоило сорок рупий, – сказал лесник, отдавая свое ружье.
– Вот тебе двадцать, – сказал Сакат Сингх, – а пули дашь мне самые лучшие.
– Как хорошо быть живыми, – задумчиво промолвила Атхира, вдыхая запах соснового перегноя; и они стали ждать, пока ночь не опустится на Кодру и Донга-Па.
На вершине горы, выше избушки, был заготовлен костер из сухих дров – это Маду сложил его, собираясь пережигать уголь на другой день.
– Молодец Маду – избавил нас от этого труда, – сказал Сакат Сингх, наткнувшись на костер, сложенный квадратом; каждая сторона его достигала двенадцати футов, а высота – четырех. – Подождем, пока не
Когда луна взошла, Атхира преклонила колено на костре.
– Будь у меня хотя бы казенная винтовка, – с досадой проговорил Сакат Сингх, косясь на перевязанный проволокой ствол лесникова ружья.
– Поспеши, – сказала Атхира, и Сакат Сингх поспешил; но Атхира уже не спешила. Тогда он поджег костер со всех четырех углов и влез на него, перезаряжая ружье.
Язычки пламени стали пробиваться между толстыми бревнами, поднимаясь над хворостом.
– Правительству не худо бы обучить нас спускать курок ногой, – мрачно проворчал Сакат Сингх, обращаясь к луне.
То было последнее суждение сипая Саката Сингха.
Рано утром Маду пришел на огнище, вскрикнул от ужаса и побежал ловить полицейского, объезжавшего округ.
– Этот низкорожденный сгубил дрова для угля, а стоили они целых четыре рупии! – задыхался Маду. – Кроме того, он убил мою жену и оставил письмо, которое я не могу прочесть; оно привязано к сучку на сосне.
Прямым писарским почерком, усвоенным в полковой школе, сипай Сакат Сингх написал:
«Если что от нас останется, сожгите нас вместе, ибо мы совершили надлежащие молитвы. Кроме того, мы прокляли Маду и Малака, брата Атхиры, – оба они злые люди. Передайте мое почтение полковнику сахиб-бахадуру».
Полицейский долго и пытливо смотрел на брачное ложе из красного и белого пепла, на котором, тускло чернея, лежал ствол лесникова ружья. Он рассеянно ткнул каблуком со шпорой полуобугленное бревно; с треском взлетели искры.
– Совершенно необычайные люди, – проговорил полицейский.
«Уиу… уиу… уию», – шептали язычки пламени.
Полицейский включил в свое донесение одни лишь голые факты, так как пенджабское правительство не поощряет романтики.
– Так кто же уплатит мне эти четыре рупии? – ныл Маду.
Захолустная комедия
Потому что для всякой вещи
есть свое время и устав,
а человеку великое зло от того.
Рок и правительство Индии превратили пост Кашиму в тюрьму, и так как страдающим в ней несчастным помощи ждать неоткуда, я пишу этот рассказ, уповая на то, что, быть может, он побудит индийское правительство отпустить ее обитателей-европейцев на все четыре стороны.
Кашима окружена кольцом скалистых Досехрийских гор. Весной она объята пламенем цветущих роз; летом розы умирают и горячие ветры дуют с гор; осенью белые туманы, ползущие с болот, окутывают всю местность, как бы заливая ее водой, а зимой морозы пригибают к земле все юное и нежное. Вид из Кашимы однообразный: совершенно ровное пространство, занятое пастбищами и пашнями, поднимающееся к голубовато-серым кустарникам Досехрийских гор.