Клеймо зверя (сборник)
Шрифт:
Здесь нет никаких развлечений, кроме охоты на бекасов и тигров, но тигров уже давным-давно выгнали из горных пещер, где были их логовища, а бекасы прилетают только раз в году. От Кашимы до ближайшей к ней станции Наркары сто сорок три мили по колесной дороге. Но кашимцы никогда не ездят в Наркаду, где живет не менее двенадцати человек англичан. Они остаются в кольце Досехрийских гор.
Вся Кашима снимает с миссии Вансейтен обвинение в заранее обдуманном намерении причинить зло; но вся Кашима знает, что она, она одна заставила страдать всех других.
Это знают инженер Боулт, миссис Боулт и капитан Каррел. Они составляют все английское население Кашимы, за исключением майора Вансейтена, с которым никто не считается, и миссис Вансейтен, с которой считаются больше, чем со всеми
Имейте в виду, хоть вы и не поймете этого, что в маленьком, скрытом от мира обществе, где нет общественного мнения, все законы смягчаются. Будь израильтяне простым цыганским табором в десяток шатров, их вождь ни за что на свете не стал бы трудиться влезать на гору и потом тащить вниз литографированное издание десяти заповедей, а мир избежал бы многих неприятностей. Когда человек живет в полном одиночестве на какой-то станции, он в известной мере рискует пойти по пути зла. Риск увеличивается в геометрической прогрессии с добавлением каждой единицы к числу населения вплоть до двенадцати – числа присяжных заседателей. Когда число это превышено, возникает страх и вытекающая из него сдержанность, а человеческие поступки несколько теряют свой нелепо-судорожный характер.
Мир и покой царили в Кашиме, пока не приехала туда миссис Вансейтен. Она была очаровательная женщина – так говорили все и всюду, – и она очаровывала всех и каждого. Несмотря на это, а быть может, поэтому, раз уж судьба так лукаво превратна, она любила только одного человека, а именно майора Вансейтена. Будь миссис Вансейтен некрасива или глупа, Кашима поняла бы это. Но она была красивая женщина, с очень спокойными глазами, серыми, словно озеро, перед тем как его коснется свет восходящего солнца. Ни один мужчина, видевший эти глаза, не мог впоследствии объяснить, что она за женщина и как на нее нужно смотреть. Глаза ослепляли его. Женщины говорили, что она “недурна собой, но портит себя старанием казаться такой серьезной”. Однако серьезность ее была естественной. Она не привыкла улыбаться. Она только шла сквозь жизнь, глядя на тех, кто проходил мимо, и женщинам это не нравилось, а мужчины преклонялись перед нею и благоговели.
Она знает, какое зло причинила Кашиме, и очень огорчена этим, но майор Вансейтен не может понять, почему миссис Боулт не заходит к вечернему чаю хотя бы раза три в неделю.
– Когда на станции живут только две женщины, им следует видеться почаще, – говорит майор Вансейтен.
Задолго до того, как миссис Вансейтен приехала из тех отдаленных мест, где есть общество и развлечения, Каррел понял, что миссис Боулт – единственная в мире женщина, созданная для него, и… вы не смеете их осуждать. Подобно небу или аду, Кашима лежала за пределами мира, а Досехрийские горы хорошо хранили их тайну. Боулта это не коснулось. Он часто уезжал в лагерь, где жил недели по две кряду. Это был жесткий, тяжелый человек, и ни миссис Боулт, ни Каррел не жалели его. Они обладали всей Кашимой и друг другом, обладали вполне, и в те дни Кашима была райским садом. Когда Боулт возвращался из своих поездок, он хлопал Каррела по спине, называл его «старым другом» и все трое обедали вместе. В те времена Кашима была счастлива, – божий суд казался ей почти таким же далеким, как Наркара или железная дорога, бежавшая к морю. Но правительство – а оно слуга рока – перевело майора Вансейтена в Кашиму, и с ним приехала его жена.
В Кашиме этикет почти такой же, как на пустынном острове. Когда на нем высаживается чужеземец, все островитяне выходят на берег приветствовать его. Кашима собралась на каменной платформе, близ Наркарской дороги, и устроила чай для Вансейтенов. Эта церемония считалась как бы официальным визитом и превращала приезжих в коренных граждан станции, пользующихся всеми ее правами и привилегиями. Обосновавшись, Вансейтены пригласили всю Кашиму на скромное новоселье, и, согласно древним обычаям станции, это ввело Кашиму в их дом.
Потом наступил период дождей, когда нельзя уже было ездить в лагерь, когда река Касан [10] смыла Наркарскую дорогу и рогатый скот бродил по круглым, как чаши, кашимским пастбищам по колено
К концу периода дождей Боулт переменился по отношению к жене и стал обращаться с нею демонстративно ласково. Они были женаты двенадцать лет, и такая перемена поразила миссис Боулт, ненавидевшую мужа, как ненавидит женщина, которая не видела ничего, кроме добра, от своего супруга и, несмотря на это добро, нанесла ему тяжкую обиду. А тут еще ей приходилось бороться со своей личной тревогой – сторожить свою личную собственность, Каррела. Целых два месяца дождь скрывал Досехрийские горы и, кроме того, многое другое; а когда он прекратился, миссис Боулт увидела, что ее любимый, ее Тед, – ибо в былые дни она звала его Тедом, когда Боулта не было поблизости, – ее Тед порывает узы верности.
10
Кашима, Досехрийские горы, Наркара, река Касан – все эти названия вымышлены.
«Эта Вансейтен отняла его у меня», – решила миссис Боулт, и, когда Боулт был в отъезде, она плакала, думая об этом, несмотря на преувеличенно страстную ласковость Теда. Горе в Кашиме расцветает пышным цветом, так же как и любовь, ибо, за исключением бега времени, здесь нет ничего такого, что могло бы ослабить их. Миссис Боулт ни разу не намекнула Каррелу о своих подозрениях, так как уверенности у нее не было, а не в ее характере было предпринимать какие-либо шаги без полной уверенности. Вот почему она поступила так, а не иначе.
Как-то раз, вечером, Боулт пришел домой и стал у входа в гостиную, прислонившись к дверному косяку и покусывая кончики усов. Миссис Боулт ставила цветы в вазу. Притязания на культурность встречаются даже в Кашиме.
– Женушка, – спокойно промолвил Боулт, – ты любишь меня?
– Ужасно! – ответила она со смехом. – Как можно об этом спрашивать?
– Но я говорю серьезно, – сказал Боулт. – Ты любишь меня?
Миссис Боулт бросила цветы и быстро обернулась.
– Ответить честно?
– Да-а, об этом я и просил.
Миссис Боулт пять минут кряду говорила тихим, ровным голосом, очень отчетливо, так, чтобы не быть превратно понятой. Когда Самсон ниспроверг столпы Газы [11] , это было пустяковое дело по сравнению с тем, которое совершает женщина, сознательно разрушая крышу своего дома у себя над головой. Поблизости не было благоразумной подруги, способной посоветовать миссис Боулт, этой необычайно осторожной жене, держать язык за зубами. Она поразила Боулта в самое сердце, ибо ее сердце болело от сомнений в Карреле и вконец измучилось от долгого напряжения во время периода дождей, проведенного в одиноком ожидании. Когда она говорила, у нее не было определенного плана или цели. Фразы складывались сами собой, а Боулт слушал, прислонившись к дверному косяку и засунув руки в карманы. Когда же миссис Боулт умолкла и тяжело задышала перед тем, как залиться слезами, он расхохотался, пристально глядя перед собой на Досехрийские горы.
11
Когда Самсон ниспроверг столпы Газы… – По библейскому сказанию, Самсон, источник силы которого находился в его волосах, был пленен филистимлянами. В самый разгар праздника в Газе Самсон, обхватив столпы руками, обрушил храм вместе с тремя тысячами находившихся в нем филистимлян.
– Это все? – спросил он. – Спасибо, мне, видишь ли, только хотелось знать.
– Что ты будешь делать? – проговорила женщина всхлипывая.
– Делать? Ничего. Что же мне делать? Убить Каррела, или отослать тебя на родину, или просить отпуск, чтобы начать дело о разводе? До Наркары два дня езды верхом. – Он опять расхохотался и продолжал: – Я скажу тебе, что можешь сделать ты. Ты можешь пригласить Каррела обедать завтра… нет, в четверг, чтобы тебе хватило времени уложиться, и потом убежать с ним. Даю слово, что не стану за вами гнаться.