Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз)

Хейли Артур

Он взялся за курительную трубку, но потом отложил ее в сторону и потянулся к телефону. Надо позвонить в акушерское отделение, сказать, что в клинику везут его пациентку.

Глава 8

— Я не уверен даже в том, что победа над полиомиелитом была благом или необходимостью.

Эту фразу произнес Юстас Суэйн — основатель империи универмагов, миллионер и филантроп, а также член совета директоров клиники Трех Графств. Гости уютно расположились в облицованной дубом, мягко освещенной библиотеке старого, но импозантного особняка, расположенного на пятидесяти акрах парка близ восточной окраины Берлингтона.

— Невозможно, чтобы вы говорили это всерьез, —

небрежно заметил Ордэн Браун. И председатель совета директоров улыбнулся двум присутствовавшим женщинам — своей жене Амелии и дочери Суэйна Дениз Кванц.

Кент О’Доннелл отпил немного коньяка, бесшумно поданного слугой, и откинулся на спинку глубокого кожаного кресла, которое он выбрал, когда гости после обеда перешли в библиотеку. Сцена, на взгляд О’Доннелла, была почти средневековой. Он окинул взглядом освещенное приглушенным светом помещение, ряды переплетенных в кожу книг, которые стояли на стеллажах, достигавших высокого деревянного потолка, тяжеловесную мебель из темного старого дуба. В необъятном камине лежали огромные поленья. В этот теплый июльский вечер они не горели, но по первому же знаку хозяина слуга был готов поджечь их факелом. Юстас Суэйн сидел напротив О’Доннелла как король в похожем на трон кресле с прямой спинкой, а остальные гости расположились перед ним полукругом, словно подданные.

— Я говорю вполне серьезно. — Суэйн поставил на стол стакан с бренди и подался вперед. — О, я, конечно, признаюсь: покажите мне ребенка на костылях, и я, забыв обо всем, полезу в карман за чековой книжкой. Но я говорю о деле в широкой перспективе. Факт остается фактом, и я готов спорить с любым, кто станет это отрицать: мы занимаемся тем, что ослабляем род человеческий.

Этот аргумент не отличался новизной. О’Доннелл учтиво возразил:

— Вы хотите предложить, чтобы мы прекратили медицинские исследования, заморозили наши знания и технологии и перестали помышлять о победах над другими болезнями.

— Вы не сможете этого сделать, — ответил Суэйн. — Это так же невозможно, как заставить гадаринских свиней не прыгать с обрыва.

О’Доннелл рассмеялся:

— Не скажу, что мне нравится эта аналогия. Но если так, то к чему спор?

— К чему? — Суэйн стукнул кулаком по подлокотнику кресла. — К тому, что вы можете только что-то критиковать и не можете ничего сделать, чтобы это изменить.

— Понимаю, — сказал О’Доннелл, чувствуя, что не хочет углубляться в эту дискуссию. Кроме того, спор мог повредить отношениям с Суэйном как его самого, так и Ордэна Брауна, а они приехали сюда как раз для того, чтобы их улучшить. О’Доннелл окинул взглядом присутствующих в библиотеке людей. Амелия Браун, с которой О’Доннелл был хорошо знаком после посещений дома председателя совета директоров, перехватила его взгляд и улыбнулась. Жена была в курсе всех дел своего мужа и знала всю подноготную политики руководства клиники.

Дениз Кванц, замужняя дочь Юстаса Суэйна, внимательно слушала.

За обедом О’Доннелл обнаружил, что его взгляд совершенно невольно то и дело останавливается на миссис Кванц. Трудно было поверить, что эта женщина — родная дочь жесткого циничного человека, сидевшего во главе стола. В свои семьдесят восемь лет он все еще проявлял мертвую хватку, приобретенную в бурном и жестоком мире крупных дельцов рынка розничной торговли. Временами он пользовался преимуществами своего возраста и отпускал колкие замечания в адрес гостей, хотя О’Доннелл подозревал — он просто провоцирует спор. О’Доннелл даже поймал себя на мысли о том, что престарелого мальчишку до сих пор тянет подраться, пусть даже теперь только словесно. Интуитивно О’Доннелл чувствовал, что Суэйн преувеличивает свою антипатию к медицине только для того, чтобы поддержать свою злость. Исподволь разглядывая старика, О’Доннелл решил, что не последнюю роль в этом играют подагра и ревматизм.

В отличие от отца Дениз Кванц говорила

вежливо и мягко. Она не раз сглаживала отцовские резкости, добавляя к ним несколько разумных слов. О’Доннелл отметил, что она к тому же красива и красота эта подчеркивается очарованием зрелости, которая приходит иногда к женщине в сорокалетием возрасте. О’Доннелл узнал, что Дениз часто приезжает в Берлингтон из Нью-Йорка. Вероятно, она не хочет бросать отца и периодически приглядывает за ним. Жена Суэйна умерла много лет назад. Из разговора, однако, выяснилось, что большую часть времени Дениз проводит все же в Нью-Йорке. Пару раз она упомянула своих детей, но имя мужа не было названо ни разу. О’Доннелл решил, что они либо живут раздельно, либо давно развелись. Кент невольно сравнил Дениз Кванц и Люси Грейнджер. Эти две женщины были абсолютно разными. Люси, с ее успешной профессиональной карьерой, чувствовала себя в медицинской и больничной среде как рыба в воде и могла сблизиться с таким мужчиной, как он, на почве общих профессиональных интересов. Дениз Кванц была женщина свободная, богатая и независимая. Несомненно, она вращалась в великосветском обществе, но, несмотря на это — О’Доннелл чувствовал это инстинктивно, — умела создать в доме тепло и уют. Кент задумался: какая из двух женщин больше подходит для мужчины — та, которая посвятила себя профессии, или та, которая выбрала личную жизнь!

Дениз отвлекла О’Доннелла от его мыслей:

— Я уверена, что вы не сдадитесь так просто, доктор О’Доннелл. Не дайте отцу так легко отделаться.

Старик фыркнул:

— Мне не от чего отделываться. Все ясно как божий день. Веками природное равновесие сдерживало рост населения. После всплеска рождаемости наступал голод, уменьшавший численность населения.

В разговор вмешался Ордэн Браун:

— Но во многих случаях причины сокращения численности были чисто политическими, не имеющими ничего общего с силами природы.

— Иногда случалось и такое, в этом я могу с вами согласиться. — Суэйн беззаботно махнул рукой. — Но в гибели слабых членов популяции нет ничего политического.

— Вы имеете в виду слабых или бедных? — спросил О’Доннелл. «Ты хотел спора, — подумал он, — и ты его получишь».

— Я имею в виду только то, что сказал, — слабых. — Старик произнес это резко, но Кент чувствовал — он наслаждается спором. — Во время чумы или другой эпидемии слабые вымирали, а выживали сильнейшие. Другие болезни выполняют такую же функцию, поддерживая численность населения на определенном уровне — естественном. За счет этого сохранялись сильные, и именно они порождали следующие поколения.

— Юстас, вы действительно считаете, что современное человечество выродилось? — Амелия Браун задала этот вопрос с улыбкой, и О’Доннелл отметил про себя — она понимает, что старику все это очень нравится.

— Мы полным ходом идем к вырождению, — подтвердил ей старик, — по крайней мере здесь, на Западе. Мы искусственно продлеваем жизнь калекам, слабакам и больным. Мы навязываем обществу непосильное бремя — содержание неприспособленных к жизни, неспособных внести вклад в общее благо. Скажите мне, какой смысл в пансионатах и клиниках для неизлечимых больных? Сегодня медицина спасает больных, которым надо дать возможность умереть. Но мы помогаем им жить, позволяем совокупляться и размножаться, передавая бесполезность детям, внукам и правнукам.

— Связь между наследственностью и болезнями пока не выяснена, — напомнил старику О’Доннелл.

— Сила человека не только в теле, но и в уме, — отпарировал Суэйн. — Разве дети наследуют только ментальные достоинства своих родителей и не наследуют их ментальную слабость?

— Далеко не всегда.

Все молчали слушая. Спор вели двое — старый магнат и хирург.

— Но во многих случаях это так, разве нет? — настаивал Суэйн.

— Насколько мы видим, это и в самом деле случается довольно часто, — с улыбкой ответил О’Доннелл.