Клиника измены. Семейная кухня эпохи кризиса (сборник)
Шрифт:
Но, выйдя на улицу, Георгий почувствовал угрызения совести: он идет к любовнице, бросив больного сына. Пусть Славик и не нуждается в уходе, но он привык к активной жизни, сидеть дома одному субботним вечером ему наверняка скучно. Хотя общество отца вряд ли сильно его развлечет…
Лену хотелось видеть невыносимо. Но Георгий слишком ценил короткое счастье встреч с ней, чтобы позволить себе омрачить его беспокойством за сына и чувством вины.
Он зашел в неприметный дворик и сел на скамейку. Полная молодая женщина, гулявшая с ребенком, посмотрела на него заинтересованно.
– Лена?
– Где же ты? Я уже начала волноваться!
– Я не смогу сегодня прийти, у меня заболел сын.
– О господи! Что-нибудь серьезное? – Радостно-нетерпеливый тон Лены сменился озабоченным, и Георгию вдруг почудилась в этом игра, хотя Лена наверняка искренне переживала за Славика.
– Нет, легкая травма.
– Ну тогда приходи, хоть на пару часиков.
Георгий вздохнул:
– Лен, нет. Что он один будет дома сидеть?
– Да он только порадуется, поверь моему опыту!
– Ты не понимаешь. Меня совесть замучает.
Лена хмыкнула:
– Да? А может, просто тебе неохота ко мне тащиться? Думаешь: зачем, если трахнуться не успеем?
– Лена! Я не могу бросить ребенка, как ты не понимаешь!
– Это упрек? Конечно, у меня детей нет, где мне понять.
– Лен, прости… Я тебя люблю, ты же знаешь. И безумно хочу видеть. Я думаю только о тебе, и если бы мог, не расставался с тобой ни на минуту.
Он поймал себя на том, что выражается как герой слащавого сериала. Да и соседка по скамейке, похоже, прислушивается…
– Короче, увидимся при первой же возможности. Хочешь, завтра?
– Завтра воскресенье.
– Скажу, что мне на работу надо, и мы с тобой гулять пойдем.
– Ладно, посмотрим.
– Ты не сердишься?
– Расслабьтесь, Георгий Иванович, – засмеялась она, – долг есть долг.
– Как же я люблю тебя…
Несмотря на сорванное свидание, Георгий был счастлив. Поговорил с любимой женщиной, сейчас вернется домой, пообщается с сыном, поработает немного, а потом будет думать о Лене. Вечером позвонит ей с городского, и они поболтают, он будет следить за своей речью, так что Славик ничего не заподозрит. Странно, он взрослый, почти пожилой мужчина, но необходимость прятаться и шифроваться не раздражает его, а, наоборот, будоражит.
Он чувствовал себя подростком, встречающимся с неподходящей девчонкой втайне от строгих родителей, и это было новое приятное ощущение!
После неудачной операции Марина старательно избегала Спирина и старалась не выходить из ординаторской, пока, по ее расчетам, профессор не покидал больницу. Но сегодня была суббота, и она, не опасаясь неприятной встречи, спустилась в приемное отделение. Там кипела жизнь. Валера деловито превращал табунчик пострадавших алкашей в цивилизованную очередь.
– Пить надо меньше! – громогласно инструктировал он. – Или больше! Чувствуешь,
За столом Козырев заполнял медкарты, а Лена, врач с отделения Спирина, накладывала гипс молодому, но очень пьяному парню.
К этой докторице у Марины было сложное отношение: Лена являлась воплощением ее представлений о красивой женщине. Если бы Марина могла выбирать себе внешность, стала бы такой же блондинкой с легкой, почти мальчишеской фигуркой, огромными серыми глазами и точеным носиком. Ах, как бы она тогда ухаживала за собой, как бы себя любила! Носила бы не дурацкий хирургический костюм, а такие же, как у Лены, хрустящие от белизны короткие халатики. Была бы такой же веселой и дружелюбной и так же летала бы по клинике, сверкая глазами…
Они не были близко знакомы, но на общебольничных конференциях Марина иногда подолгу разглядывала Лену, пытаясь понять, что думает и чувствует женщина, каждый день видя в зеркале такую красоту.
– Вы разве теперь работаете в приемном? – ревниво спросила она.
Неужели руководство ввело вторую ставку дежурного хирурга, даже не поставив ее в известность? Это плохо. Если врачи будут работать попарно, статус ответственного дежурного хирурга ей будет доставаться далеко не каждый раз, соответственно, и зарплата упадет.
– Нет, Марина Львовна, я в отделении дежурю. Просто спустилась помочь.
– Это она здорово придумала! – воскликнул Козырев, не отвлекаясь от писанины. – Леночка просто Микеланджело гипсовых повязок.
– Люблю я это дело, – подтвердила Лена, снимая заляпанный гипсом резиновый передник.
Лонгета на руке парня действительно выглядела шикарно. Тут подоспел Валера, вывел парня в коридор и быстро захлопнул дверь, ловко набросив на ручку со стороны коридора табличку «Кварцевание», выполняющую ту же роль, что «Просьба не беспокоить» в гостиницах. Не надеясь на деликатность граждан, заложил дверь на щеколду и с громким стуком открыл окно.
– Валера, ты что, всех в журнал позаписал и отпустил? – спросил Козырев. – А как мне диагнозы проставлять? Я ж не вспомню, кому мы что делали. Вот Леонов, это что? Голова или палец?
– Леонов – это человек! Да с вашим-то почерком пишите, что хотите, никто все равно прочесть не сможет, даже прокуратура.
– Ты их хоть подряд записывал или вразбивку?
– Подряд.
– Так, хорошо, этот молодой вроде палец порезал… – Травматолог начертал в журнале загадочные знаки, отложил ручку и сладко зевнул.
Устроившись на широком подоконнике, медики дружно закурили.
– Кто там еще остался, Валера? – спросил Козырев.
– Трое с фингалами под глазом, одна рука сломанная, я на рентген отправил, и один с мопеда упал.
– Я посмотрю, который с мопеда, – вызвалась Марина.
– Отлично. Тогда с меня – головы.
– Вы говорите как индеец перед набегом на поселение бледнолицых, – засмеялась Лена, болтая красивыми ногами. – Еще скажите – скальпы. А я руку загипсую с Валерой, и можно будет всем вместе чаю выпить, да?