Клинки севера
Шрифт:
В столь торжественный момент хотелось оказаться среди восхищённой толпы, где нет-нет, да мелькали передаваемые из рук в руки кувшинчики, и тоже радоваться, на кого-то надеяться. А ещё лучше — на крыше в компании шумной развесёлой молодёжи, к кувшинчикам которой прилагались шашлыки. Но, увы, приходилось неподвижно стоять в колеснице, ползущей, как безногая черепаха, и любовно прижимать к плечу тяжеленную серебряную сову, при этом сохраняя вид полной отрешённости от мира.
"Надо будет сказать отцу, чтобы велел поновить Аллею", — подумала кэссиди, когда колесницу в очередной раз тряхнуло, и выстланное медью дно больно стукнуло в босую пятку.
— Кэссиди! Кэссиди!
—
— Заступница!
— Помолись за меня!
— Когда колесница поедет мимо, бросишь свой цветочек под ноги лошадке. Понял, малыш?
Бедный, бедный малыш. Твоя мама ещё свято верит во всемогущество рода Нэвемар.
За колесницей колонной по двое шли жрицы. Шелестели по камням лёгкие складки белоснежных туник, перехваченных под грудью синими узкими лентами с серебряными кистями. Ультрамарин и серебро — краски мудрости и справедливости, цвета Иллады-Судьбы, защитницы города. Запястья женщин и девушек украшали массивные браслеты, широкие, почти как наручи; бусы из каменьев всевозможных синих оттенков охватывали шеи под подбородком и рядами — каждый последующий чуть длиннее верхнего — спускались до груди.
Одеяние той, что стояла в колеснице, не выделялось ни цветом, ни богатой отделкой, ни самоцветами. Никаких украшений, кроме тонкого серебряного венца поверх полупрозрачного муслинового покрывала, скрывавшего девушку до пояса. И очень хорошо, что дальновидные предки придумали столь нехитрое ухищрение: благодаря накидке никто не видел страдальчески закушенной губы. А всё сова, сова… Да сколько же она весит, зараза пернатая?!
Наконец, колесница остановилась напротив арки, естественно, вызолоченной, и девушка сошла наземь. Раскалённые камни ожгли босые ступни, но торопиться было нельзя, и к песчаной тропинке она шла, казалось, вечность. Разум и душа кэссиди отрешены от тварного мира; взгляд обращён к свету храма, пронзившему деревья, а уши внемлют лишь зову богини. Да-да, а ещё какой-то острой дряни, впившейся аккурат в середину левой ступни. Но хромать тоже нельзя, тем паче скакать на одной ноге. Не поймут. Под руки её вели две молоденькие жрицы, только-только прошедшие посвящение; их волосы не были уложены высоким конусом из множества косиц, как у старших, а забраны в скромные низкие пучки. Девочки, ещё угловатые и нескладные, как большинство подростков, вышагивали с такой торжественной неспешной важностью, что кэссиди не знала, то ли выть ей, то ли смеяться. Но, хвала Илладе, хоть треклятую птицу забрали. Кэссиди гораздо больше устраивала другая сова, тёплая, нежная и чуткая. Растворившись в потоке воспоминаний, девушка едва не споткнулась о единственную ступень храма.
Храм… Да никто сторонний, увидев глухой каменный цилиндр со сферической крышей, в жизни не предположил бы, что он и есть тот самый храм, где богиня-заступница не только слышит, но и говорит с просящей. Скорее, алтарчик забытого божка. Или дольмен посреди благоухающей миртовой рощи, подле которого кто-то оставил поднос с фруктами и вином.
Жрицы, скрестив руки на груди, синхронно поклонились и ушли прославлять богиню, сиречь предаваться умеренному пьянству и чревоугодию. Впрочем, Иллада тоже не собиралась поститься в этом году. Богиня её поймёт и простит.
Едва дверь закрылась, кэссиди, с чувством зашипев, подцепила ногтями застрявшую глубоко в подошве крошечную ракушку, острую, как заноза. Ещё пара десятков шагов, и пришлось бы вырезать ножом. В храме, отделённая от городской суеты камнем, пропитанным магией, девушка преобразилась. Прочь венец! Долой покрывало! Распущенные волосы огненной волной окутали плечи. В зыбком свете неугасимых свечей, что уже века горят не сгорая, кэссиди, чуть прихрамывая, подошла к алтарю, выложила в широкое блюдо фрукты, наполнила вином массивную чашу, медленно склонилась, коснувшись губами руки, сжимающей посох с совой на оголовье… Это было мистической традицией, такой же вечной, как неугасимое пламя. Ни отец кэссиди, ни её дед не могли объяснить, отчего не плавится обычный свечной воск. И не знали, почему мраморные руки изваяния всегда теплы.
Закончив церемонию приветствия, девушка опустилась на колени перед идеально округлой, будто нарочно выкопанной яминой в центре храма. Вернее, не так. Колодцем, ведущим в самое сердце мира. Ни один слабый всполох не освещал чёрные земляные стены.
— Пречистая, я пришла к тебе! — выкрикнула девушка и прислушалась. Обычно ей отвечало хотя бы эхо, если Пречистая задерживалась где-то по неотложным делам, но в этот раз колодец был пуст. Не дождавшись хоть малейшего знака, Иллада продолжила:
— Пречистая, я знаю, ты огорчена тем, что мой отец обманывает тебя, но, поверь, не по злому умыслу и не по своей воле! Если ты покинешь нас сейчас, то наш цветущий край превратится в пустыню! Без тебя голый камень не даст урожая, а полноводные реки пересохнут! Люди будут искать счастья на севере, и начнётся война! И мне тоже нет здесь поддержки, но я пойду туда, где смогу найти её! Я не боюсь, Пречистая, я… — она запнулась. — Я не прошу за себя, Пречистая, я только прошу дать мне время, чтобы стать Кэссариной и оставить наследника с достойным отцом. Дай мне время, не покидай нас! И клянусь, я сделаю всё, чтобы маг никогда не взошёл на трон. Никогда, я клянусь.
Наследница говорила долго. Но больше не клялась. Она сдержит одну-единственную клятву, чего бы это ни стоило, ну а пустые обещания Пречистая ей простит. В конце концов, сама поймёт, что оставшихся лет жизни кэссиди попросту не хватит на то, чтобы выполнить все.
Внезапно колодец полыхнул ослепительно-синим пламенем, столь ярким, что кэссиди повалилась на бок, закрыв глаза ладонями. Ни пальцы, ни плотно сомкнутые веки преградой не были, и Илладе показалось, будто свет заполнил её изнутри до каждой клеточки. А когда открыла глаза, увидела плоский камушек в форме речной улитки, почти такой же, как поранил её ногу.
— Спасибо! — жарко выдохнула Иллада. Её услышали, более того, поверили, а значит, победа в кармане. Непонятно, правда, что делать с либром, ну да ничего, разберётся, а пока положит в шкатулку к бабушкиным рецептам.
Девушка поклонилась, благодарно коснулась лбом края провала.
— До последней капли крови, Пречистая. Клянусь.
Статуя богини Судьбы без единого звука скользнула в сторону, открыв узкий — полтора на полтора локтя — проход на месте постамента. Девушка шагнула вниз. Она не взяла с собой факел. Иллада Рэя Нэвемар помнила ход вплоть до крошечной щербины в ступеньках.
Едва статуя вернулась на место, как прямо из неё вышла женщина в тёмно-синей хламиде. Женщина, каких в толпе сотни. Её тонкие пальцы мелькали, будто паучьи лапки, выплетая из воздушных нитей белоснежную кружевную салфетку.
— Приветствую тебя, Предначальная!
— И я рада видеть тебя, Вторая! — поздоровались из колодца. Серебряно-голубая вода заполнила провал, и из неё выткалась простоволосая женщина в венке из одуванчиков и речной осоки.
Кружевница усмехнулась в ответ на едва уловимую иронию. Всё верно, её роль среди богов Линий была наиглавнейшей, и всё же первой в мире зародилась Жизнь, и только после неё появилась Судьба.