Клинки Юга

Сударева Инна

– Здорово, – повторился Элиас и толкнул государя в плечо. – Я, стал быть, могу забрать назад свое обещание?

– Какое?

– То самое, – буркнул рыцарь, многозначительно округлив глаза.

– А, – вспомнил Фредерик и покивал головой: – Конечно, братец. Знаю: это давило на тебя. Но я еще кое-что знаю: на друга Элиаса всегда можно положиться. В любом деле, – и протянул гвардейцу открытую ладонь.

– Добро, – тот опять тряхнул головой, пожимая государю руку.

Они еще хлебнули медовухи, опустошив бурдюк, и расслабленно откинулись на траву.

– Как там парни? – спросил Фредерик. –

Не безобразничают?

– Не беспокойся. Все ведут себя исключительно вежливо, – отвечал гвардеец. – А как же иначе в дамском обществе.

– Ха! – отозвалась на эти слова Тайра.

Рядом запрыгал свет от факела, и у костра появилась длинноногая и круглолицая девушка с большими, блестящими глазами и двумя толстыми, длинными косами. На ней была туника рыжего цвета, расшитая красным бисером, ожерелье из деревянных колец и бусин и широкие бронзовые браслеты на запястьях. Увидав Элиаса, чинарийка широко улыбнулась, сверкнув крупными белыми зубами, протянула ему смуглую руку, сказав:

– Я искать тебя. Идем.

Фредерик вопросительно посмотрел на приятеля – тот крякнул с досады, отведя глаза в сторону. Но король ничего ему не сказал, лишь улыбнулся и покачал головой.

– Идем, Эли-ас, – повторила чинарийка, нараспев проговаривая имя рыцаря.

Это было нехорошо – вынуждать даму долго себя упрашивать. Поэтому гвардеец буркнул Фредерику и Тайре «прошу прощения», встал с травы, взял девушку за руку и ушел вместе с ней в сторону дальних палаток.

– Твои парни не безобразничают, – сказала Тайра, повернувшись на живот и подперев голову руками: ее большие влажные глаза неожиданно напомнили Фредерику Марту. – Они любят моих дружинниц. Почти каждую ночь. Я знала, что так будет. Твои парни хороши – мои девки это сразу увидели. Что ж, пусть будет так. От них родятся крепкие девчонки.

– А если сыновей?

– Девчонки выпьют настои Экумы и родят девчонок. Экума много умеет. То, что я родила мальчика, было необычно. Но я не пила настоев Экумы, когда любила тебя. Экумы не было с нами в Эрине – она побоялась Хемуса и не поехала с нами. Мы сами тоже не хотели ехать – ты это помнишь…

Фредерик молчал, глядя на огромную луну, что сияла в небе. Она была неполная: до идеального круга не хватало примерно четверти. Ее свет, мягкий, голубоватый, притягивал, завораживал и туманил голову.

– Лунный Змей, – прошептала Тайра ему в ухо. – Ты спишь?

– Почти, – ответил Фредерик.

– Я очень боялась, что Экума не сможет тебя вылечить. Я очень боялась, что ты умрешь… И теперь я очень рада, что ты здоров, – рука чинарийки осторожно коснулась волос молодого человека. – Пойдем, я уложу тебя спать, милый, – шепнула Тайра, поглаживая его заросшую бородой щеку. – Ты совсем размяк от медовухи.

20

Фредерик брился. Напевая что-то легкомысленное из репертуара уличных музыкантов Белого Города, он безжалостно расправлялся с бородой, которой заросло его лицо за последний месяц. Зеркалом ему служил гладкий и великолепно начищенный щит Тайры, бритвой – собственный кинжал, а в тазу на скамеечке исходила паром горячая вода.

Стоя на коленях у щита и водя по щекам лезвием, король мурлыкал себе под нос:

Юная прачка на речку пошла,Юная прачка мыло брала.Речка шумела,Птичка свистела.Прачку у речки радость ждала.Юный башмачник шел над рекой,Смуглый, кудрявый, хороший собой.Песенку пел,В небо смотрел,Прачку увидел над быстрой водой.Речка шумела, птичка свистела.Парень на девушку глянул несмело.Руки сплетались, щеки краснели,Туфли, белье уплывали за ели.

Бритье доставляло Фредерику огромное удовольствие, потому что брился он правой рукой – так, как это всегда делал с того самого дня, когда решил, что пух на его щеках и подбородке созрел для лезвия. Снизу вверх, сверху вниз, быстро, ловко. Вспучил щеку языком, потом – верхнюю губу, потом – вторую щеку. Закончив скобление, вытерся льняным полотенцем и расхохотался, глядя на себя в щит: его лицо сильно загорело, а вот места, покрытые до сего времени бородой, остались светлыми. Вид был, что и говорить, потешный.

– Ничего-ничего, – успокоил сам себя, – несколько дней езды на азарском солнцепеке – и все выправится.

Надев чистую рубашку, король взялся за сапоги.

Полог шатра откинулся, вошла Экума, прощупывая своей резной тростью путь.

Фредерик в один прыжок оказался рядом с ней, взял женщину под руку и усадил на скамеечку. Веда заулыбалась:

– Тайра права: ты добр и учтив.

– По-другому с почтенными дамами не умею, – ответил король, присаживаясь напротив. – К тому же, я обязан тебе жизнью.

– Не мне, – возразила Экума, протягивая руку и касаясь щеки молодого человека. – О, ты побрился. Не любишь быть заросшим? – Она засмеялась. – Можно я ощупаю твое лицо? Я ведь еще не знаю, как ты выглядишь. Я никогда не «рассматриваю» людей пальцами без их разрешения. Даже когда они без памяти.

Фредерик ответил «можно», и прохладные, чуткие подушечки пальцев веды забегали по его лбу, носу, скулам, губам и подбородку. Быстро и легко, словно кто пером щекотал.

– Понимаю, понимаю, – бормотала Экума, изучая брови короля.

– Что? – спросил тот.

– Понимаю, почему капитану Тайре не спится по ночам, – улыбнулась слепая, и улыбка ее на этот раз вышла с лукавинкой. – Ты не забыл, что я сказала? Не мне ты обязан жизнью.

– Но кому, если не тебе, я обязан? – удивился молодой человек.

– Тайре. Я не лечу мужчин. И только по ее просьбе я пользовала для тебя свои иглы. Ну, как ты себя чувствуешь?

– Отлично, – сказал Фредерик. – Немного слаб, но быстро войду в силу.

– Это хорошо. Набирайся сил. Но лечение не закончено. Я дам тебе красный порошок. Будешь мешать с водой и пить, пока он не закончится. – Экума выудила из своей кожаной, расшитой бисером торбы холщовый мешочек, плотно завязанный красной тесемкой, и отдала его Фредерику.