Клинок без ржавчины
Шрифт:
Я сам немало повидал на войне, знаю много примеров святой солдатской дружбы, и то, что рассказал мне тогда мой угрюмый, не очень общительный капитан, не требует поэтому каких-то особенных словесных узоров и завитушек. Его повесть проста и светла, как песня, которую пели в тот вечер молодые рыбаки:
Голубой Дунай, голубой Дунай! Неужели он и вправду голубой?Вот этот рассказ.
Темной сентябрьской
Друзья не сразу решились на такой шаг.
В середине августа словацкой дивизии генерала Туранеца было приказано сменить в районе Туапсе изрядно потрепанные в боях альпийские отряды немцев. В пешем строю словаки прошли через степные кубанские станицы. Ослепленные густой горячей пылью заброшенных проселков, они днем и ночью шли на юг; в редких колодцах-копанках почти не было воды, и на привалах негде было укрыться от беспощадного кубанского солнца.
Пахло конским потом, горькой полынью, надсадно скрипели несмазанные колеса походных кухонь, то и дело слышались хриплые окрики:
— Лос! Лос!
Иногда встречались невысокие придорожные деревья с покрытыми пылью, серыми, словно железными, листьями, и солдаты старались хоть на мгновение задержаться в их скудной тени.
На четвертые сутки изнурительного марша дорога втянулась в узкое скалистое ущелье, и людям казалось, что их загнали в каменную духовку.
Но на этом мучения не кончились. Смертельно усталые, не привыкшие к горным переходам солдаты с трудом карабкались по крутой каменистой тропе. Солнечные удары валили людей, но хриплые окрики: «Лос! Лос!» — не прекращались ни на мгновение. Не было сейчас для солдата более ненавистных вещей, чем противогаз, саперная лопатка и каска. И первый, кто бросил их в кусты, был кузнец из деревни Брезница Франтишек Совияр — высокий, плечистый человек с черными, словно просмоленными, ногтями на пальцах левой руки.
Почти все отделение последовало его примеру. Только бывший учитель Мишо Звара, обливаясь седьмым потом, по-прежнему шагал с полной выкладкой.
— Казенное имущество бережешь? — насмешливо спросил Франтишек.
Звара не ответил. Лишь едва заметная улыбка мелькнула под его густыми, мокрыми от пота усами. Он устал, пожалуй, не меньше других, но, крепко зажав в зубах погасшую трубку и вытянув длинную худую шею, упрямо карабкался в гору, цепляясь за кусты, за выступы скал. Франтишек видел, что земляк его держится на самой тонкой нитке. Храбрится бог знает почему.
— Бросай. Чего ждешь? Гитлер не обеднеет, — сердито сказал Франтишек.
— Нет, друг, не брошу, — тихо ответил Звара, — может, еще понадобится. Иной раз и лопата смерть отведет. А я хочу дождаться конца войны. У меня в деревне школа, ученики.
— Дождаться конца войны? — Кузнец даже присвистнул. — А по-моему, Гитлер вовсе не собирается ее кончать.
— Похоже, не собирается. Видишь, куда нас загнали, — угрюмо подтвердил Звара.
— Говорят, гитлеровцы еще дальше хотят идти — в Индию. А это далеко. Мне с ними не по пути. Но что поделаешь, сила железо гнет.
Звара внимательно посмотрел на кузнеца, снял с пояса флягу, зубами вытащил пробку и, сделав несколько глотков, неожиданно спросил:
— А ты хочешь кончить войну?
— Кто же этого не хочет?
— Тогда слушай, — Звара заговорил быстро, не глядя на товарища: — Вчера из роты связи четыре солдата перебежали на сторону русских. Решились. А ты, кузнец, взял и противогаз выбросил, — как будто в этом спасение! Ну? Чего молчишь?
Франтишек остановился и, повернув к товарищу измученное лицо, коротко ответил:
— Надо подумать.
— Эх! Пока ты будешь раздумывать, Гитлер всю землю кровью затопит. Решай…
— Не так легко это решить, Звара…
— Боишься?
— Не за себя боюсь. Родных жаль. Жандармы Тиссо жестоко расправляются с семьями перебежчиков, загоняют всех в концлагеря.
— Всю Словакию не загонят, — возразил учитель. — Можешь мне довериться, кузнец! Будет случай, уйдем, у немцев спрашивать не будем.
Они убежали ровно через неделю после этого разговора. Франтишек Совияр считался в полку лучшим минером. И, когда его послали минировать старинный каменный мост на реке Псекупс, он попросил себе в помощники бывшего учителя. Оба они не вернулись с задания. В условиях горной войны, где не существует непрерывной линии фронта, друзьям сравнительно легко удалось вы-полнить задуманное.
На рассвете, измученные и усталые, они уже сидели в блиндаже командарма Леселидзе на окраине Фальшивого Геленджика и, обжигаясь горячим чаем, рассказывали, с каким трудом пробирались по незнакомому горному лесу. Говорили торопливо и не очень связно, со многими неинтересными генералу подробностями, но он терпеливо, не останавливая, слушал солдат и почти незаметным движением руки подвигал им тарелки с хлебом и ветчиной. В штабе армии, разумеется, было кому заниматься пленными и перебежчиками, но перебежчикам из словацкой дивизии Леселидзе уделял особое внимание и, как правило, лично разговаривал с ними. Леселидзе знал, что фашисты не доверяли словакам, и поэтому дивизия генерала Туранеца прошла от Высоких Татр до предгорий Кавказа, так и не приняв участия ни в одном значительном сражении. Словацкие полки несли караульную службу: охраняли мосты, дороги, конвоировали пленных.
Но когда гитлеровцы вышли к Черноморскому побережью Кавказа, словацкие части были немедленно брошены в бой — братские славянские земли уже остались позади, а за этими горами, как писал хромой Геббельс, жили дикие кавказские племена, чужие словакам и по крови, и по культуре.
«Но фашисты и здесь прогадают», — подумал Леселидзе, вспоминая все недавние свои разговоры со словацкими солдатами и офицерами.
— Значит, не хотите с нами воевать? — спросил Леселидзе.
— За всех не отвечу, пан генерал. А за себя скажу, — кузнец проворно вытащил из-за голенища сплющенную металлическую ложку и, высоко подняв ее над головой, почти торжественно провозгласил:
— Отныне долой всякое оружие, кроме этого! Войну я закончил, пан генерал.
Генерал улыбнулся, потому что нельзя было без улыбки смотреть на сияющее от счастья лицо кузнеца.
— Ну, что ж! Ложка так ложка! — сказал генерал и повернулся к учителю: — А вы тоже так думаете? Ложку на плечо и марш по домам? А с Гитлером пусть чужой дядя воюет?
Звара опустил голову, потер небритую щеку и не ответил. И это не на шутку испугало кузнеца, — а вдруг генерал рассердится, тогда не сдобровать им. Он локтем толкнул товарища: отвечай, когда спрашивают.