Клинок без ржавчины
Шрифт:
Снизу из ущелья доносился лай собак и блеяние овец. Сабедо подбежала к забору, встала на скамейку и посмотрела вниз: по узкой тропе, овца за овцой, спускалась отара. Впереди, рядом с Караманом, большим черным козлом, ехал на старой лошади ее Бакури. Он сидел в седле, как всегда: чуть боком, ссутулившись, словно уже устал, хотя дальняя дорога только началась. Когда он снизу махнул Сабедо рукой, луч солнца скользнул по серебряной насечке нагайки, которая висела у него на запястье. Она была неотделима от его правой руки, он и пеший не расставался с ней, даже в постель готов
…То Сабедо видела его, как, присев на корточки перед шестилетним Бердиа, он по слогам произносит какое-то слово. «Повторяй! — требует он. — Говори!», а мальчик трясется от страха, слезы бегут по его щекам, он беззвучно шевелит губами, мучительно пытаясь выполнить желание отца.
С обмирающим сердцем наблюдала за этим жестоким уроком Сабедо. Вспыльчивый, несдержанный Бакури мог ударить сейчас мальчика. А за что? Исстрадался человек! Никак не может примириться с тем, что мальчик растет немой. Крутого нрава он был, мой Бакури. По пальцам можно пересчитать те ласковые слова, которые он сказал мне и нашим детям.
Всего натерпелась она в замужестве, а бывало, Бакури и рукам волю давал… Но удивительное дело: соберутся вечером соседки на посиделки — прядут шерсть и судачат о своих женских делах. А Сабедо ни разу не помянула худым словом своего Бакури. Однажды она сказала женщинам: «А я не люблю носить украшения. Держу в сундуке — пусть лежат. Мне покойный Бакури каждый год дарил что-нибудь — то ожерелье, то браслет… Ни разу с ярмарки с пустыми руками не вернулся. Помню — это когда Бердиа родился… Привез мне Бакури из Телави серебряный перстень с бирюзой. Я ему говорю: «Ты зачем на меня тратишься, купил бы себе новые сапоги». А он, знаете, что сказал? «Мужчина может и в старых сапогах ходить, а женщине без украшений нельзя».
Бедная Сабедо! Никаких украшений у нее в сундуке не было. Никакого перстня с бирюзой Бакури ей не привозил.
В другой вечер она сказала женщинам: «А какой он внимательный был… Собрались мы как-то на праздник в Коби. Вдруг у меня голова разболелась. Говорю ему: «Иди без меня», а он ни в какую. «Как я тебя больную оставлю. И вообще какой мне праздник без тебя». И представьте себе — не пошел.
Бедная Сабедо! И это она придумала, бог знает для чего.
Не таким был Бакури: заболей овца, он непременно остался бы дома. А ради жены — никогда. Но память, память, ничего другого не хотела она хранить о Бакури. И все нежные слова, сказанные другими мужчинами своим женам, и все ласки, выпавшие на долю других женщин, Сабедо приписывала себе и Бакури.
Так она по-своему оплакивала свое несбывшееся женское счастье.
А сватов все не было. Но, может, это к лучшему. На отказ много времени не требуется. Может, сидят сейчас сваты за столом у старосты и пьют за счастье жениха и невесты.
Как хотелось матери верить, что у того, кто вершит судьбы людей, тоже есть совесть. Слишком много невзгод выпало на долю семьи Цискарашвили. Хватит.
«Не всегда дурной сон сбывается», — подумала Сабедо. Прошлой ночью ей снилось, что корова принесла мертвого теленка. Сабедо испугалась. После такого сна как пошлешь сватов? Но Цоги
Внизу, в ущелье, по узкой каменистой дороге проскакали на низкорослых тушинских конях молодые парни. Они как сумасшедшие орали, размахивая плетками. «Скоро чатара, — вспомнила Сабедо. — Все готовятся… А мой Цоги будет только смотреть на игры сверстников».
Чатара — самая любимая игра горской молодежи. Заключается она вот в чем: невдалеке от деревни на поляне выстраиваются в ряд девушки с длинными гибкими прутьями в руках. А в полуверсте от них горячат коней молодые горцы.
Раздается сигнальный выстрел, и всадники на бешеном галопе мчатся к поляне, чтобы прорвать кордон девушек и войти в деревню. Но девушки смело преграждают дорогу этой грозной лавине. Они хлещут коней прутьями, хватаются руками за поводья, за стремена, виснут на гривах, чтобы удержать и погнать всадников обратно.
Если всадник сумеет проскочить девичий кордон, он подхватывает на седло избранницу своего сердца и победно врывается в деревню.
Горячая и не совсем безопасная игра.
В горах и по сей день рассказывают легенды о ее происхождении. Будто однажды, в давние времена, несколько орбельских всадников убежали с поля битвы. Но когда они приблизились к своей деревне, дорогу им преградили невесты и жены. Они заставили беглецов повернуться лицом к врагу.
…Где-то поблизости заржала лошадь. Сабедо встрепенулась и, в который уже раз за сегодняшний день, выбежала на улицу.
Нет, это не сваты!
Какие-то люди, ведя на поводу лошадей, медленно поднимались из ущелья. Незнакомые люди. Не наши. Вот и открылась дорога…
Впереди каравана устало шагал немолодой человек в желтой кожаной куртке. Странного вида шапку с двумя козырьками он держал в левой руке. Двое других в брезентовых плащах и казенных фуражках поддерживали сползающие тюки, которыми был навьючен взмокший на подъеме мул. За мулом брели две лошади под седлами. Караван замыкал всадник в черной черкеске. За спиной у него, дулом вниз, висел карабин.
Поравнявшись с домом Сабедо, человек в желтой куртке остановился.
— Добрый день, хозяйка, — сказал он.
Издали этот человек показался Сабедо немолодым, бросалась в глаза густая проседь в его курчавых волосах, но когда он подошел к воротам, она увидела совсем еще молодое лицо, озаренное такой приветливой, располагающей улыбкой, что Сабедо не могла не улыбнуться ему в ответ.
— Добрый день, — ответила она.
— Еле добрались, хозяйка, — пожаловался он. — Высоко живете, до бога, наверное, рукой подать.
— Разве есть бог на свете, — вырвалось у Сабедо, и она тут же пожалела, что не смогла сдержать себя и выдала свое отчаяние совсем незнакомому человеку. А незнакомый человек рассмеялся и сказал:
— Это не по моей части, хозяйка. Я земными делами занимаюсь, дороги прокладываю… Водичкой холодной не угостите?
— Прошу в дом, отдохните.
Спасибо, мы спешим. Далеко тут старшина живет?
— Вы уже проехали его дом. Вон дуб, видите? Там и надо было свернуть. А воду я вам сейчас принесу.