Клинок инквизиции
Шрифт:
Клаус фыркнул:
– Зачем деньги демонологу? Захочу, продам душу и получу любое богатство. А на жизнь мне хватает.
– Согласен. Но мне твоя душа не нужна, а деньги я добыть сумею. Тебе это выгодно. Но главное… – Голос Сенкевича стал вкрадчивым: – Не надоело ли тебе прятаться от всех, заниматься только наукой? Может, хочешь применить знания в деле? Отпустить своих питомцев погулять на воле?
Альбинос хищно оскалил зубы, казавшиеся желтоватыми на фоне бледной кожи:
– Я согласен, Фридрих Берг.
– Контрактов не будет, –
Глава пятая
Дан
– Клинок и Ганс, вас хочет видеть брат Яков. – На пороге воздвиглась долговязая фигура брата Готфрида.
Дан только что повесил возле очага насквозь мокрый плащ, поставил башмаки и собирался рухнуть на тюфяк, вздремнуть хоть полчаса после караула в Ребедорфе. Энгель и Ганс уже мирно похрапывали.
– Быстрее! – толкнул его монах. – Живее, оба! Брат Яков ждать не привык.
Натянув башмаки, в которых хлюпало при каждом шаге, словно он ступал по болоту, Дан растормошил Ганса, и они вдвоем отправились за наставником.
– Ты только ничего не предрекай там, – шепнул Дан по дороге. – А то окажешься рядом с Андреасом…
Барона сразу же отвели в тюрьму, и Дан очень надеялся, что друга хотя бы до завтра не потащат на допрос.
Жилище Якова Шпренгера находилось на втором этаже ратуши. Монах осторожно поскребся в дверь, потянул ее, втолкнул Дана с Гансом внутрь.
Небольшая комната была обставлена со спартанской простотой и больше напоминала келью: очаг в углу, узкий топчан, распятие на стене, у витражного оконца стол, заваленный книгами и бумагами. Возле него на деревянном табурете сидел инквизитор, что-то писал.
– Расскажи все, что видел, Клинок, – сразу же потребовал он, откладывая перо.
Дан добросовестно описал охоту на волков, огромного вожака, смерть Кильхен, не утаил и о встрече Андреаса с девушкой – это было бы уже бесполезно, ведь барон сам сознался. Показал клочок шерсти, найденный возле трупа.
Следом Шпренгер допросил Ганса, но тот замкнулся, смог выдавить лишь обычную невнятицу. Инквизитор мягко поблагодарил его и отпустил взмахом руки. Долго молчал, разминая в пальцах серые шерстинки, наконец с горечью произнес:
– Выходит, фон Гейкинг – вервольф. Невероятно. Как глубоко проникла скверна, если она даже в рядах воинов Христовых…
– Позволь сказать, брат Яков. – Дан прямо взглянул в черные глаза. – Я не верю, что Андреас виновен.
– Вот как? Кто же, по-твоему, убил это невинное дитя? Фон Гейкинг совратил несчастную, чем нарушил одну божью заповедь, так почему бы ему не нарушить и другую? Тем более что вервольфы при обращении не могут сдерживать свою кровожадность.
– Он не вервольф, брат Яков. Готов присягнуть перед Господом.
Черные глаза опасно блеснули:
– Осторожнее, Клинок! Ты можешь впасть в грех лжесвидетельства. У тебя есть доказательства его невиновности?
Дан вынужден был сознаться, что нет.
– Что ж, тогда его вина или невиновность будут выясняться обычными способами, – пожал плечами Шпренгер. – Мы покажем народу: святая инквизиция не щадит никого, тем более своих ближних. Воины Христовы должны быть вне подозрений.
Вспомнилась пыточная и румяный палач с веселой улыбкой, лихорадочный шепот старика в камере: «Признавайтесь во всем». Друг был в опасности.
– Прошу милосердия, брат Яков! – воскликнул Дан.
– Милосердия?.. К убийце? Вервольфу? Оборотню?!
– Дай мне сутки! Всего сутки! Я попытаюсь доказать невиновность Андреаса.
Инквизитор долго смотрел в глаза Дану. Тот выдержал испытующий взгляд.
– Хорошо, – наконец произнес Шпренгер. – У тебя одни сутки. Ступай. – И уже вдогонку добавил: – Возьми на ратушной конюшне лошадь, скажи, по моему приказу. Так ты больше успеешь.
Дан вышел, в уме прикидывая план расследования. Он надеялся, что и в Средневековье сумеет применить навыки, приобретенные в ФСБ.
Длинный коридор был холодным и темным. Редкие островки света от факелов на стенах не могли разогнать мрак. Полную тишину нарушали только шаги Дана да слабое эхо от них. Вдруг откуда-то послышался стон – протяжный, полный то ли боли, то ли удовольствия. Следом – свист, шлепок – и снова стон.
Дан замер и огляделся. Одна из дверей была неплотно закрыта, оттуда и доносились странные звуки. Бесшумно ступая, Дан подошел, заглянул в щель и увидел оголенного по пояс толстого мужчину, стоявшего к нему спиной. В руке у него была плеть. Человек тяжело, со всхлипами, дышал. Размахнулся, ударил себя плетью, сладострастно застонал, содрогнулся так, что складки жира на спине затряслись. На спине появилась красная полоса.
– Во славу Господа, – протянул человек и снова ударил себя, на этот раз по ягодицам. – О-о-о…
Еще несколько ударов – толстяк упал на колени, захлебываясь и дергаясь. На тонзуре дрожали капли пота.
Дан поморщился и отошел. Пристрастия брата Генриха вызывали в нем отвращение. Умерщвление плоти? Больше похоже на откровенный мазохизм. Самобичевание доставляло инквизитору слишком явное наслаждение. Вот и успокоился бы на этом, думал Дан. Нет же, он еще смакует страдания жертв. Мразь, одним словом.
Он предпочел бы передвигаться пешком – конным спортом Дан никогда не занимался, только в детстве пару раз ездил на пони в парке. Но неисполнение приказов Шпренгера было чревато неприятностями, да и учиться когда-то надо. На конюшне он внимательно наблюдал, как конюх седлает серую кобылку, старался запомнить на всякий случай. Кобыла показалась высокой и какой-то… неудобной, не внушающей доверия. Дан вывел лошадь на улицу, секунду прикидывал, как взобраться на нее, не выглядя совсем уж неумехой. Потом решил, что бедный пехотинец и не должен демонстрировать грацию аристократа, вспомнил сцены из фильмов и вполне достойно справился с задачей.