Клинок инквизиции
Шрифт:
– На мясо смотришь, деточка? Вот они, мои молочные поросятки. Сегодня ты причастилась человечиной. Понравилось?
К горлу подступила тошнота. Не время, одернула себя Настя. Она лихорадочно соображала, что делать с чокнутой бабкой. Выскочить, захлопнуть дверь, подпереть чем-нибудь, потом бежать через окно. Витраж будет трудно вышибить, но уж она постарается. Настя попятилась, отчаянно надеясь, что не поскользнется на ступенях.
– Не убегай, Одильхен, милая. Раз уж ты все узнала и увидела раньше времени, сейчас я передам тебе
Ступенька…
С неожиданной быстротой тетка взлетела по лестнице, схватила Настю за руку:
– Стой, дитя, тетушка тебя поцелует…
Она была невероятно сильна: вцепилась в плечи Насти, прижалась, дохнула в лицо запахом гнили:
– Один поцелуйчик, и ты…
Настя молча двинула ее в солнечное сплетение, старуха даже не пошатнулась, только уставилась в глаза безумным взглядом. Сморщенное, покрытое черной сеткой лицо перекосилось от злобы:
– Твои глаза… Ты не Одильхен! Кто ты?
– Пресвятая Богородица, – издевательски ответила Настя, выдираясь из цепких лап.
Тетка взвыла, мощным рывком потянула девушку на себя. Не удержалась на лестнице – обе клубком скатились вниз, прямо к леднику с трупами. Старуха так и не выпустила Настю, прижала коленом грудь, схватила за шею, сдавила. Перед глазами все поплыло, подступило удушье. Девушка беспорядочно шарила руками по полу. Ладонь наткнулась на что-то твердое. Топор. Настя схватила его и из последних сил опустила на голову тетушки Гретель.
Старуха закряхтела, разжала пальцы, медленно повалилась на бок. Настя, кашляя и хватая ртом воздух, поднялась. Тетушка мелко подергивалась, сучила тощими ногами, под головой расплывалась лужа крови, в которой, словно капли жира в супе, виднелись кусочки мозга. Вздрогнув в последний раз, она застыла. Настя обвела взглядом мертвую бабку, трупы в леднике, упала на колени, захлебнулась в приступе рвоты. Ее выворачивало долго и мучительно, до желчи: воспоминание о вчерашнем ужине вызывало все новые спазмы. Наконец желудок опустел, Настя встала, пошатываясь, утерла слезы, подошла к телу тетушки Гретель, сняла с ее пояса связку ключей.
Первым побуждением было выскочить из дома и бежать как можно дальше. Некуда торопиться, одернула себя Настя. Вряд ли кто-нибудь явится сюда посреди ночи. Нужно как следует собраться в дорогу.
Она отыскала свечу, зажгла ее, включила память Одиллии и пошла по комнатам. В своей спальне, в большой резной шкатулке, тетушка хранила запас денег. Настя выгребла солидную кучку золотых и серебряных монет, увязала их в платок, сунула в бархатный мешочек, найденный тут же в шкафу. Порылась в нарядах старухи, выбрала самый теплый, подбитый мехом плащ.
В кухню за едой спускаться не стала: кто знает, что там творила сумасшедшая бабка. Если хватило ума готовить жаркое из человеческого мяса, может, она муку из костей в хлеб добавляла.
Собравшись, Настя присела на край кровати и задумалась. Куда идти? Деньги у нее теперь есть, будет легче. Но это Средневековье, молодая девушка, путешествующая одна, вызовет как минимум подозрение.
Скорее всего, у нее будет хорошая временная фора, чтобы убраться из города: тетушка живет отшельницей, ее хватятся не скоро. В подвале холодно, труп разлагаться не начнет, вполне возможно, что еще и мумифицироваться успеет. Однако полагаться на это не следует: вдруг родственники все же иногда навещают старушку?
К тому же – Настя не хотела в этом сознаваться даже себе – она испытывала страх, находясь в этом доме. Все время казалось, что сейчас раздастся скрип двери и на пороге из темноты появится тетушка Гретель, черная, окровавленная, с топором в голове и высунутым синим языком. Почему-то старуха представлялась исключительно в образе зомби из ужастиков.
Ее поведение не было обычным сумасшествием, думала Настя. И странная черная паутина под кожей, и невероятная для пожилого человека физическая сила, и эти слова про кого-то, кто грядет… Приходилось признать: она столкнулась с чем-то сверхъестественным. Впрочем, не в первый раз уже – достаточно вспомнить призрачные стоны в спальне монастыря.
– Чудесный мир, – фыркнула Настя. – Привидения, ведьмы, грядет кто-то… Тут появляюсь я и решаю проблему радикально: старушку – хрясь топором по голове! Прямо Родион Раскольников в юбке…
Она расхохоталась и долго не могла остановиться. Потом стало легче, со смехом как будто выплеснулись страх, растерянность, неверие в себя.
– Пора убираться отсюда, – решила Настя.
Она вышла из дома, когда в небе забрезжил серенький рассвет, накинула капюшон плаща, спрятав лицо, и зашагала по улице к городским воротам, надеясь, что застанет разъезжающихся с ярмарки. Ее расчет оправдался: к воротам тянулись повозки тех, кто заночевал под защитой городских стен.
Настя прошлась вдоль обозов, приглядываясь к лицам людей, остановилась возле телеги, на которой восседала пышная немолодая крестьянка. Ее муж стоял рядом, поправлял сбрую на лошади.
– Куда едете, добрые люди? – спросила Настя.
– Во Флесдорф, – приветливо ответила женщина. – Вот, тыкву распродали, теперь домой.
– Возьмете в попутчики? – Настя показала заранее приготовленную серебряную монету. – На месте еще одну такую получите.
Крестьяне переглянулись, затем мужчина кивнул:
– Садись, места много не займешь.
Настя взобралась на телегу, уселась, плотнее закутавшись в плащ. Крестьян так впечатлила предложенная цена, что они не стали досаждать пассажирке расспросами. На воротах стражник заглянул в пустую телегу, бросил беглый взгляд на женщину, потом – на Настю.
– Дочка моя, – скороговоркой затрещала крестьянка. – В хорошем доме на кухне служит. Хозяин домой отпустил, погостить. Уж мы так рады…
– Ты бы жену поучил, – раздраженно буркнул стражник, обращаясь к крестьянину. – Слишком она у тебя болтлива. Проезжай.