Шрифт:
– Женька, не будь дурой, – прошипела Лариска. – Нашла, ради кого слезы лить.
Слезы лились сами собой. Крупные, можно сказать, отборные. Женька только всхлипывала и подвывала, причем с каждой минутой всхлипы становились все тише, а подвывания – громче.
– Он тебя не достоин, – Лариска тоже шмыгнула носом, но тут же взяла себя в руки, и зарождающийся слезопад перекрыла сушкой. Диетической. На диете Лариска сидела время от времени, как правило, после крушения очередного романа. Хватало ее недели на две-три, впрочем, Женька помнила, что однажды
– На вот, не вой, – Лариска сунула сушку и Женьке. – Жуй давай и рассказывай.
Она села, закинув ногу на ногу, и полы шелкового халатика разошлись, выставляя округлые Ларискины колени.
– Н-нечего рассказывать, – шмыгнула носом Женька и в сушку вгрызлась.
И рассказывать нечего, и идти некуда.
– М-можно я у тебя по-поживу?
– По-поживи, – согласилась Лариска, запивая диетическую сушку диетическим кефиром. – Что, окончательно рассорились?
В ней говорило естественное женское любопытство, ну и немного, на краешек акрилового ногтя, женская же зависть. В отличие от Ларискиных увлечений Женькин роман длился уже четвертый год, и дело медленно, но верно двигалось к свадьбе.
Женька даже платье присмотрела…
…И кафе…
…И список гостей составила мысленно…
Нет, конечно, драгоценный утверждал, что спешить не следует, что гражданский брак – это тоже брак, а остальное – будет позже, когда он упрочит свое положение, и Женька соглашалась.
Дура рыжая.
– Я… от него ушла, – Женька шлепнула себя по мокрой щеке, приказывая успокоиться.
– Совсем? – деловито поинтересовалась подруга.
– Да.
– Ну и молодец. И что у вас случилось?
Обычная история. Нелепая. Некрасивая и… ожидаемая, наверное.
– Я… к маме поехала… у нее сердце, ты знаешь, – Женька вздохнула и потянулась за очередной сушкой. Желудок заурчал, напоминая, что помимо бутерброда с сыром «Российским» иной пищи он не видел. – Сердце и…
– И твоего придурка она на дух не переносит, – кивнула Лариска.
Верно. Как-то вот не сложились у драгоценного отношения с Женькиными родителями. Те его недолюбливали, он же отвечал на нелюбовь надменным равнодушием.
– Он сказал, что туда меня не повезет; если он такой плохой, то ехать мне на автобусе…
– И ты поехала? – глаза Лариски полыхнули.
– Поехала. Съездила и тут же вернулась. Тетя Веня объявилась и маму в свой санаторий забрала. Ты же знаешь тетку… Я еще порадовалась… я давно предлагала, так разве мама послушает? А от тетки она точно не отобьется…
Сушки были пресными.
– Вот я и… домой… звонить не стала… сюрприз…
– Дура, – ласково произнесла Лариса и, дотянувшись, погладила Женьку по всклоченным рыжим волосам. – Кто ж мужикам такие сюрпризы делает? Он с бабой, да?
– Да.
– Ну… может, она по делу зашла… или ты не так поняла.
Женька неожиданно
А взгляд – хищный.
И, захлебываясь от обиды, Женька рассказывала про остроносые туфли на шпильках, брошенные в коридоре… прежде-то драгоценный терпеть не мог малейшего беспорядка, и обувь следовало ставить в шкаф, предварительно протерев сухой тряпочкой. А туфли валялись. И длинный красный зонт.
И лаковая курточка, тоже красная с огромными пуговицами.
Папка с бумагами.
Юбка, уже не черная, но опять короткая…
Сама хозяйка, томно постанывавшая, и драгоценный.
Отвратительно.
От отвращения она и не расплакалась сразу, выскочила за дверь.
– Теперь все, – сказала она, засовывая в рот последнюю сушку. – Я к нему не вернусь…
– И правильно.
Лариска, слушавшая рассказ внимательно, достала из кармана пачку сигарет.
– К нему тебе нельзя. Он козел, но от тебя не отстанет.
– Почему?
– Потому что вторую такую ласковую дуру попробуй найди. Он же привык, что ты у него вместо домработницы. Кто в квартире убирается? Готовит? Рубашечки стирает? Гладит? Портфельчик носит? В рот ему смотрит, каждое слово ловит… дура ты, Женька.
Точно, дура. И от осознания этой дурости захотелось зареветь уже в голос. А ведь казалось, вот оно, счастье…
– Хорошо, хоть доучилась. А то была бы и без диплома.
– Кому он нужен…
– Тебе нужен, – жестко обрезала подруга. – Или ты планируешь и дальше дома сидеть?
Женька вздохнула. Так далеко она еще не заглядывала… а ведь верно, что ей делать? К родителям возвращаться и весь следующий год слушать о том, какая она, Женька, глупенькая, несамостоятельная, недальновидная? Нет, родители ее любят, но молчать не станут: драгоценный им крепко нервы потрепал.
У Лариски остаться? Она не будет против, но сколько у нее прожить можно? Месяц? Другой? А потом что? Работу искать надо, а Женька не очень хорошо себе представляла, как это делается.
И разве виновата она, что работать ей не довелось?
Драгоценного она встретила, будучи уже на пятом курсе. И влюбилась. Да и как не влюбиться, когда он был хорош собой, солиден, сдержан и слегка, самую малость, надменен. Тогда эта надменность казалась Женьке признаком аристократизма…
Истинный принц.
Ко всему состоятельный. Он покупал Женьке роскошные букеты и в рестораны ее водил. Девчонки завидовали.
– Везучая ты, Лашевская, вон какого мужика отхватила…
И Женька, млея от счастья, соглашалась. Спустя месяц драгоценный предложил переехать к нему. И разве это не свидетельствовало о серьезности его намерений? Конечно, от общаги к универу было ближе, а возить ее на учебу драгоценный отказывался.