Клинок Тишалла
Шрифт:
– Это же бессмыслица, – говорю я. – С какой стати…
– Смысла и не надо искать, – бесстрастно замечает Гаррет. – Собственно говоря, бессмыслица даже лучше, особенно в определенной мере театральная – ты, Хэри, должен понимать это лучше любого другого. Таким образом, десятки соперничающих теорий станут сотрясать сеть на протяжении недель, месяцев, быть может, лет. И некоторые из этих предположений будут логичнее, вероятнее, осмысленней , истины. В этом и заключается общественная полезность «теорий заговора». Если кто-то по случайности и натолкнется на истину, та утонет в потоках
– Поклонники Пэллес никогда не примут…
Гаррет отмахнулся.
– Пэллес Рил обезумела, ты не забыл? Тяжесть невероятной власти свела ее с ума. Это культурная традиция: великие властители становятся как боги, великие властительницы сходят с ума и становятся погубительницами – которых, в свою очередь, должны сразить их возлюбленные. Общественность уже готова в это поверить: в конце концов, это была постоянная тема определенного рода развлечений на протяжении трех сотен лет.
– Никто в это не поверит, – твержу я, но уже не так убежденно.
Поджав губы, он разводит руками и печально вздыхает: мудрец, видевший все и слегка озадаченный банальностью увиденного.
– Большинство людей, – замечает он, будто извиняясь, – готовы поверить в любую глупость, нелепость или ересь, лишь бы она не противоречила тому, что они зазубрили в детстве.
И это до такой степени правда, что во рту у меня прорастает полынь.
– В конечном итоге они поверят, – неторопливо, с жеманным, утонченным садизмом произносит Гаррет, словно может причинить мне больше страданий, если будет выдавать их по капле, – потому что поверишь ты.
Несколько секунд я стараюсь проглотить комок холодной овсянки, который был моим сердцем. И пока я этим занимаюсь, Гаррет продолжает.
– Подозреваю, – замечает он с гнусной улыбочкой сплетника, готового поделиться особенно постыдным слушком, – ты еще не понял, что ты в эфире.
В голове у меня снова вспыхивает магний, и комнату заливает белый свет. Я знал – я точно знал откуда-то, потому что читал актерский монолог, даже не задумываясь об этом.
Черт, я и не перестаю…
– За аудиторию свою не волнуйся, Хэри. Нет у тебя аудитории. Позволю заметить, Студия уже выяснила, что бывает, когда пускаешь тебя в прямой эфир.
Он вытаскивает из-под стола, за которым восседал, черный чемодан с двумя металлическими рукоятками – не то медными, не то позолоченными. Взгромоздив ящик на столешницу, Гаррет поворачивает его ко мне стеклянисто-гладким боком, похожим на экран.
– Думаю, ты не знаком с устройством, на основе которого создан этот блок, – замечает он. – Туземцы называют его Артанским зеркалом. По природе своей оно крайне схоже с обычным наладонником, но работающим не при помощи квантовых электромагнитных эффектов, а на токах Силы. Суть в том, что это устройство питается от грифоньего камня. До тех пор, покуда камень сохраняет… м-м… пожалуй, следовало бы сказать «заряд», устройство будет записывать передачу с твоего имплантата. Это, в некотором роде, усовершенствование «глубокого погружения»: поскольку запись производится на отдельный блок, нам не придется возвращать после казни твою голову. Собственно говоря, устройство это магическом образом связано с аналогичным ему в Терновом ущелье, на Полустанке, так что, хотя физически ты
Вспышки в черепе становятся все ярче, их шипение выталкивает голос Гаррета куда-то в верхний диапазон, так что он звучит пронзительно и звонко, будто из глубокой алюминиевой канистры.
– Можешь говорить что угодно и думать что угодно; нужные кадры будут подклеены к записям камер безопасности, запечатлевшим спасение Тан’элКота – история начнется впечатляющий аккордом. А все, чего не одобрит Совет, из финальной версии будет вырезано.
Вырезано…
Финальная версия…
Гаррет и Райте одинаково откидываются назад, сложив руки на груди, и ждут, пока до меня дойдет. Они поймают Шенну на меня, как на живца, чтобы я мог видеть, как она умрет. Все запишут.
И будут продавать .
Все перед моими глазами растворяется в белом пламени, и на свете не остается ничего – только гнев.
4
– Должно быть, пощипало изрядно, но теперь ожоги тебя не так беспокоят, верно?
Райте снимает с меня сетку и снова убирает в мешок.
Я киваю.
– Да, Райте, спасибо.
Мой лучший друг наклоняется ко мне, кладет теплую ладонь на плечо, а свободной рукой срезает наручники, пристегнувшие мои запястья к подлокотникам.
– Мы же не станем говорить, что случилось в этой комнате, верно? Никому от этого лучше не будет, тебе в первую очередь.
– Ты прав, – отвечаю я, кивнув снова.
Очень внимательный парень; кое-что он понимает быстрее меня.
– Ты даже думать об этом не захочешь. Лучше думай о работе, которая тебе предстоит. Лучше забудь обо всем, что здесь было сказано, пока я не дам тебе знак. Столько раздумий… они тебя только встревожат зря. Мы же не хотим, чтобы ты попусту изводился, верно?
– Да, Райте, ты как всегда прав, – отвечаю я, благодарно сжимая его плечо освобожденной рукой. – Спасибо, малыш. Ты мой лучший друг. Мне чертовски повезло, что у меня есть ты, повезло как никогда в жизни.
В льдистых глазах вспыхивает улыбка.
– Повезло? Удача тут ни при чем, – говорит он. – Это судьба.
5
Кратер имеет в поперечнике добрую сотню ярдов – округлая вмятина на вершине холма в четверти мили от окраин Палатина. Мне кажется, он метеоритный; я не геолог, но эти горы не вулканического происхождения, а кроме того, зев вулкана не может быть таким ровным – словно параболический отражатель.
Звезды сияют над голым холмом. Деревья, и кусты, и трава, и прочая хрень – все выгорело до мелких ломких угольков, до черной земли, и недавно, судя по тому, что все вокруг до сих пор воняет керосином.
В центре чаши стоят стальные леса в два этажа, высотой несколько ярдов каждый. На нижней платформе расположен алтарь, и на нем какой-то парень проводит ритуал жертвоприношения; жертвы – цыплята, козлы и прочая недорогая живность. Парень совершенно наг, но, несмотря на холодную ночь, истекает потом, потому что земля под лесами покрыта толстым слоем тлеющих углей, куда он швыряет обескровленные тушки.