Клио и Огюст. Очерки исторической социологии
Шрифт:
Репрезентативная выборка – важнейшее условие получения подлинных социологических фактов. Например, если поставлена задача выяснить уровень удовлетворенности граждан своей жизнью («индекс счастья»), необходимо опрашивать и посетителей фешенебельного ресторана, и людей, ждущих приема в очереди районной поликлиники. Причем их удельный вес в опросе должен соответствовать удельном весу в обществе. Огрехи репрезентативности – одно из самых опасных и трудно раскрываемых нарушений исследовательской технологии. Абсолютно все полученные анкеты могут быть подлинными, все высказавшиеся респонденты могут быть полностью откровенны. И тем не менее результат может оказаться далек от истины, если выборка нерепрезентативна.
Об этом нужно помнить и историкам, имеющим дело с многочисленными свидетельствами эпохи. Как правило, время доносит нам нерепрезентативный набор мнений. Скажем, русская культура XVIII в. говорит с нами почти исключительно
Весьма остро стоит перед социологами проблема откровенности респондентов. Проводить опрос следует так, чтобы у респондента не возникло сомнений, что ответы его буду использованы исключительно во благо науки и не будут развернуты против него. Взрослому человеку необходимо разъяснить цель исследования и заверить в полной анонимности полученных ответов.
Если этого недостаточно, нужно создать располагающую атмосферу и продемонстрировать надежную защиту анонимности. Прекрасный пример грамотного построения вводной части анкетирования продемонстрировала группа исследователей, проводившая опрос среди школьников на весьма деликатную тему: изучалось употребление наркотиков среди школьников 8–9-х классов. В данном случае вопрос доверия респондентов исследователям был особенно важен. Наркотики – непростая для детского (да и не только детского) восприятия тема. Дети, не употреблявшие наркотики, вполне могут написать, что употребляли – для того чтобы выглядеть в глазах товарищей более опытными. И, напротив, дети, имеющие реальный опыт употребления, склоны его скрывать, опасаясь наказания. То есть перед исследователями стояла двойная задача: продемонстрировать детям, что их ответы буду закрыты для просмотра одноклассниками, и показать, что полученные данные будут закрыты для школьной администрации и учителей. Поэтому для начала вошедшие в класс социологи по заранее обговоренному сценарию, вежливо, но твердо попросили учителя покинуть класс. Учитель мог и вовсе в класс не заходить. Но в данном случае было важно показать детям, что ученые имеют власть закрыть исследование от учителя. Затем школьники были посажены по одному человеку за парту, им розданы анкеты, а к ним приложены конверты. После ответа на вопросы ученик заклеивал анкету в конверт и бросал в объемный ящик, который тоже был приготовлен заранее. Ученикам даже разрешалось перемешать рукой конверты в ящике после того, как они бросали туда свой. Сделано это было с ориентацией на то, что даже сдавая подписанные контрольные работы, школьники любят перетасовать тетради на учительском столе.
Иногда в анкете добавляются вопросы-фильтры, для того чтобы составить представление о степени откровенности респондента. Делается это в том случае, когда речь идет об исследовании интимных явлений, подлинную информацию о которых человек может отказаться предоставлять даже на условиях анонимности (речь может идти о сексуальных отношениях, элементах половой культуры и пр.). Самый забавный из тех вопросов, о которых слышал автор, был сформулирован так: «Бывал ли у вас понос хотя бы однажды в жизни?» Следует заметить, что понос – явление вполне здоровое и распространенное, он периодически случается абсолютно у всех. Однако человек, не склонный открывать душу исследователю-социологу, не будет рассказывать в анкете о том, чему исследователь-социолог лично свидетелем не был. А если так, данные подобных анкет не должны приниматься в расчет.
Проблема откровенности еще более остро стоит в другом виде опроса – интервью. В личном контакте исследователя с респондентом есть немало плюсов, но есть и минусы.
Сначала поговорим о плюсах. Для опроса, так же как и для анкеты, вопросы составляются заранее, но исследователь в ходе интервью имеет возможность менять акценты в зависимости от ответов респондента – давать пояснения, задавать уточняющие вопросы и даже просто зачитать вопросы в том случае, если сам респондент не может этого сделать по каким-то причинам. Исследователь видит эмоциональное состояние респондента, может уловить сомнения, колебания или, напротив, твердую уверенность отвечающего. Интервью иногда длится по несколько часов – за это время исследователь успевает получить большой объем информации. Интервью записывают на диктофон или видеокамеру, а потом расшифровывают.
Но есть и минусы. Если на вопросы анкеты респондент отвечает анонимно и приватно, то интервью проводится исследователем vis-`a-vis. А при личном контакте человек склонен быть еще менее откровенным. Список «сложных» тем существенно расширяется. Причем перечень их будет зависеть в том числе и от личности спрашивающего. Если перед симпатичной девушкой отвечающий мужчина постарается представить себя в авантажном виде, то при исследователе-мужчине набор психологических реакций может оказаться совершенно иным.
Вызвать респондента на откровенность – особый талант интервьюера. При желании и таланте мастер глубокого интервью может вызвать на откровенность почти любого человека и заставить его говорить на самые «закрытые» темы. Примером того, что для настойчивого и изобретательного ученого нет запретных тем, может служить работа О. С. Щучиновой «Властные аспекты нормативной женской сексуальности: социологический анализ». В тексте ее диссертации есть удивительно откровенные признания женщин, весьма подробно описывавших свое сексуальное поведение в браке: «Секс не был самоцелью. Я знала, что это единственный способ получить этого парня <…> в этом смысле секс был важен. Секс был для его удовольствия, чтобы он хорошо ко мне относился. Но что секс сделал для меня – ничего. Мне нравилось внимание. Мне нравилась близость, которую я испытывала во время контакта. Мне нравился секс, но это связано с тем, что мы были вместе. Не то чтобы секс для секса. Мне больше нравятся отношения» [7] .
7
Щучинова О. С. Властные аспекты нормативной женской сексуальности: социологический анализ: Дис… канд. социол. наук. Ижевск, 2005. С. 92.
Или: «Ну-у, бывало нарочно отдельно спать ложилась, если обиделась… Бывало. Показать чтобы, что я тоже хозяйка. [О. Щ.: А почему Вы использовали именно сексуальные отношения?] Так удобно было. Ему это важнее… Ну-у… Хотелось больше. [О. Щ.: А Вам не хотелось?] Ой, да нет, конечно! [взмахнула рукой]» [8] . Надо сказать, что наиболее объемные выдержки из интервью в работе принадлежат женщинам старшего поколения. Им говорить об обозначенных проблемах, очевидно, было проще, поскольку они рассказывали о том, что для них перешло из разряда актуальной жизненной практики в разряд воспоминаний о прошлом. Но О. С. Щучинова опрашивала и молодых женщин, вызывая их на весьма откровенные признания: «То, что для меня важно, – так это любовь и романтика. Потом общение, товарищество. А сексуальное удовольствие я бы поставила на четвертое место. Для меня, если заводишь с кем-то отношения, то влюбляешься в него до того, как заниматься сексом. Секс, если он хороший, просто приятное дополнение, бонус. Он не так уж и важен в моих отношениях. Проще говоря, если бы секс прекратился завтра, он [муж. – О. Щ.] явно расстроился бы больше, чем я».
8
Там же. С. 121.
Технология проведения глубинных интервью заимствована у социологов историками, работающими в жанре oral-history. Для них вдумчивый опрос и детальная фиксация сказанного свидетелями исторических событий не менее важна, чем для социологов.
5. Последний из методов социологии – работа с документами. Впрочем, в реализации этого метода историки, пожалуй, могли бы кое-чему научить и самих социологов. Как правило, социологи имеют дело с массовыми источниками, обрабатываемыми при помощи математических методов. В исторической науке самым, пожалуй, удачным опытом использования математических методов стала работа Б. Н. Миронова – «Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.)».
Благодаря тому, что Б. Н. Миронову удалось собрать гигантский материал и подвергнуть его статистической обработке, было выявлено немало весьма интересных фактов. Так, например, любопытно, что наиболее революционным народом среди наций Российской империи были латыши. Именно этот народ дал наибольший процент революционеров к их собственной, в общем-то, небольшой численности. За ними следовали евреи, потом поляки. А вот украинцы и белорусы по степени революционности русским уступали [9] .
9
Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. Т. 1. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. С. 43.