Клочок земли чужой
Шрифт:
— Профессор Кинг, в своей лекции вы упомянули об "Утешении философией" Боэция в переводе короля Альфреда. К какому времени, на ваш взгляд, следует отнести рукопись, хранящуюся в Коттонианской библиотоке?
— В Коттонианской библиотоке?
— Фонд «А», номер шесть.
— Фонд «А», номер шесть. М-м... Право, не знаю. Как известно, мнения учёных в этом вопросе чрезвычайно противоречивы.
— Не находите ли вы оснований отнести ее к первой половине десятого века?
— М-м. Да. Скорое всего. Я почти уверен...
— А не могли бы вы датировать
— Нет. Боюсь, что нет. А каково ваше мнение?
В ответ я услышал: «Благодарю вас, профессор Кинг». И с этими словами он исчез. Я по опыту знаю, что вопрос лектора часто кладет конец вопросам слушателей.
— У кого еще есть вопросы, господа? — Профессор Ватанаба снова обшарил глазами зал.— Ну, в таком случае...
Аплодисменты прозвучали так, словно кто-то встряхнул жестянку с мелкими камешками.
— Ваша лекция была довольно интересна, мистер Кинг,— сказал профессор Ватанаба, когда мы вернулись в небольшую комнату, где был сервирован чай. Я поспешил напомнить себе, что японцы, говоря по-английски, часто употребляют слово «довольно» вместо «очень».
— Вы открыли нам новый континент,— сказал скрипучим голосом дряхлый отставной профессор и надкусил пирожок.
А еще какой-то человек, который был за столом четвертым, объявил:
— У нас остается сорок минут до начала следующей лекции.
— Я был слишком краток?
— Нет, отнюдь нет. Но тема такова, что... что трудно задавать вопросы. Вот когда профессор Бланден читал лекцию о Шелли, мы задержались на целых двадцать минут, и все равно он не успел всем ответить.
— Я опасался, что тема покажется слишком сухой.
— Сухие темы, как и сухие вина, часто бывают наивысшего качества.
Профессор Ватанаба тихонько засмеялся, довольный своей шуткой.
Отставной профессор утер рот платком и сказал:
— Мы в восхищении от блестящего языка мистера Кинга.— И на случай, если кто-нибудь не оценил его остроумия, пояснил: — От блестящего английского языка профессора Кинга.
Эта шутка, которая для уха европейца прозвучала еще более плоской, чем первая, вызвала у его коллег взрыв восторженного смеха.
Профессор Ватанаба первый перестал смеяться, встал и снял с книжного шкафа огромный пакет, который был чуть ли не в половину его роста.
— Профессор Кинг, мы надеемся на ваше снисхождение и любезность.— Он поклонился мне, положил пакет на стол, за которым мы пили чай, и снова поклонился.— Примите. этот подарок в знак нашей благодарности и уважения. Спасибо вам, профессор Кинг.
— Вы очень любезны. Но это совершенно лишнее. Спасибо большое.
— Вам спасибо, профессор Кинг. К сожалению, это лишь маленький подарок. Мы надеемся на ваше снисхождение и любезность.
Но когда я нес подарок вниз по лестнице, он показался мне очень большим. Я уже догадался, чтб в пакете, хотя японский этикет не позволял мне развернуть его, прежде чем я приду домой. Кукольное семейство, непрошенно поселившееся у меня, увеличилось еще на одну куклу, одиннадцатую по счету.
***
Внизу я с удивлением увидел француза Пьера, своего приятеля, который дожидался меня у входа. Он был вдвое выше ростом и вдвое красивее среднего японца и, как всегда, пришел в японском платье: кажется, ни один человек в зале, кроме него, не был в таком наряде.
— Ну, что у тебя там на этот раз? — спросил он по-английски, указывая на пакет,— английскому языку он выучился, когда служил в Лондоне в добровольческом французском полку.— Аквариум с тропическими рыбками?
— Понятия не имею. Кажется, кукла. Надеюсь, ты не слушал мою лекцию?
— Конечно, слушал.
— Но, Пьер, чего ради? Какой дьявол тебя сюда принес?
— Я преподаю английский язык, — сказал он. — Равно как и французский. У тебя есть сигареты?
— Ты же знаешь, что я не курю.
Он вгляделся и, вытянув длинную, костлявую руку, преградил путь японцу, который, отворачиваясь, попытался проскользнуть мимо нас.
— А, профессор Нишимура!
Японец низко поклонился.
— Я не заметил вас, мсье Молле.— Едва ли было возможно не заметить такого рослого иностранца да еще в таком наряде.— Comment allez-vous? [6]
— Спасибо, превосходно. Не угостите ли сигаретой?
— К сожалению, нет, месье Молле. Между одиннадцатью и пятью я никогда не курю.
6
Как поживаете? (франц.)
— Плохо дело. Но всё равно спасибо.— Профессор поспешно обратился в бегство, а Пьер добавил: — Так я ему и поверил, будто он каждый день выбегает на улицу ровно в пять купить себе пачку сигарет. Вот скряга!
— А своих сигарет у тебя никогда не бывает?
— Конечно, бывают. Я то и дело их покупаю. Наказание с ними, не успею купить пачку, как тут же ее теряю. И так без конца. Ты ведь обратил внимание, как часто я их покупаю? А, профессор Курода! Вы курите, профессор Курода, не правда ли? Будьте так добры...
— Разумеется, мсье Молле, разумеется...
— «Стэйт экспресс»!
— Это одна из моих прихотей. Боюсь, что курение наносит ущерб не только моему здоровью, но и моему карману.
— Вы ведь знакомы с мистерои Кингом?
— Нет. Но я счастлив воспользоваться случаем и выразить восхищение, которое вызвала у меня ваша лекция. Поистине «сокровенное в слова облечено».— Мне нескоро удалось вспомннть следующую строку: «И выразить его не часто нам дано» [7] .— Простите, что я позволил себе задать вам этот глупый вопрос.
7
Из поэмы английского поэта начала ХVIII в. Александра Попа «Опыт о критике».