Клонированная любовь: Как две капли
Шрифт:
На ней были только трусики и кружевной бюстгальтер, не столько скрывающий, сколько поддерживающий грудь, но я уже немного освоился с ее наготой и, подняв, как ребенка, понес, покачивая и слегка подбрасывая, вокруг комнаты; Ирина взвизгивала и молотила меня кулачком по спине, солнце в эти минуты вновь пробилось сквозь дождливые тучи; мы смеялись, и я думал, что малышу в ее чреве тоже весело и интересно — отчего это мир вдруг закачался и начал подпрыгивать?
Чуть запыхавшись, бережно положил ее на кровать, чтобы не ставить голыми ногами — туфли слетели — на пол. Может быть, в этот миг нагнулся к ней чуть ниже, чем обычно позволял себе, задержался у ее груди чуть дольше, чем разрешала «техника безопасности». Во всяком случае, Ирина, быстро
— Нет, нет, мой большой северный медведь, только не сегодня! Извини, но у меня цикл.
— Какой цикл? — опешил я.
— Месячный! Привыкай к причудам женского организма!
— Но ты же беременна!
— С чего ты взял?
— Ты мне сама сказала! Тогда, на станции юннатов! В саду!
— Ничего подобного! Я тебя только спросила: если бы я залетела…
Я сел на пол. Эфемерный замок продолжал рушиться с ошеломляющим грохотом. Теперь уже не было и зачатого неизвестно от кого ребенка!
— Так ты не беременна?
— Насколько мне известно, нет! — Ирина звонко и весело похлопала себя по впалому животу.
— Так зачем же ты наговорила мне такую ерунду?
— А что мне оставалось делать? Я уже все перепробовала! Даже в кровать к тебе пыталась залезть! На пляже сколько соблазняла! Двух чудиков из студенческого театра миниатюр за пол-ящика пива подбила инсценировать нападение на темной улице на бедную одинокую девушку, с изъятием мобильника! У несчастного студента потом целых два дня болело ухо!
— Что, и нападение было подстроено?
— Ага! Но не расстраивайся. Ты все равно был великолепен. Если бы на меня напали настоящие бандюки, они разбежались бы еще быстрее!
— Ох, мамоньки! — Последние остатки твердой почвы ускользали из-под ног. — Зачем же ты все это устраивала?
— Да так! Сначала любопытно было. Смотрю, ходит какой-то мужик как привязанный. На озабоченного не похож. Однако не мычит и не телится. Смотрит собачьими глазами. Хоть бы подошел, спросил что-нибудь. Глянешь на тебя — ты в толпе прячешься с изяществом белого медведя на тропической плантации. Сначала хотелось просто прищучить где-нибудь при свидетелях, взять за грудки да спросить, «чего тебе надобно, старче?». Но слишком пошло, скандально, не в моем формате. Да и ты б наверняка соврал. Мужики всегда врут, когда их напрямую спрашиваешь. Разобраться с тобой по телефону — а как узнать твой номер? Вот и пришлось подсунуть собственный мобильник…
— Ты сумасшедшая! А если б я не вернул тебе трубку?
— Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Да и не похож ты на человека, который может зажать чужой телефон. А так — поговорили, разобрались, скоро мужем и женой будем…
— Ира, я одного не понимаю. Если ты не беременна, то зачем тебе-то все это нужно? Ты молодая, красивая, умная, я на столько лет тебя старше…
— Паганель! Ты отстал от жизни! Не просекаешь нынешних реалий! Сейчас какой самый опасный возраст у мужиков? Как экономист с почти высшим образованием, скажу тебе: с двадцати восьми до тридцати шести лет. Если не спиваются — так садятся на иглу, если не гибнут в разборках — так попадают на зону. Пик смертности и тюремности. И что делать бедной девушке, если выскочит за такого? Терпеть муки в амплуа матери-одиночки? Зато если мужик дожил до сорока, не спился и не сел в тюрьму, то он почти гарантированно протянет еще лет тридцать! Проверено статистикой. Как раз такой срок, чтобы и детишки подросли, институты кончили, и мамочка до пенсии благополучно добралась. — Ирина говорила все это с веселой улыбкой, и я так и не мог понять, серьезно она так думает или смеется надо мной. — Представь себе: лет через тридцать ты будешь бравым ветераном полярных широт, власть, как одного из немногих оставшихся в живых специалистов по отмораживанию носа, обвешает тебя орденами, будет усаживать в почетные президиумы. Да и мне будет только пятьдесят с небольшим, и я еще буду смотреться «ягодкой опять» рядом с тобой на светских раутах…
— Ирина, ты
— А ты надо мной — нет? Почему ты не хочешь подумать о том, что я просто хочу быть с тобой, что ты мне нравишься? Что крутилась я, крутилась по этой жизни, как все, а в один прекрасный день вдруг смотрю — есть человек, который не собирается жить по закону «хочешь жить — умей вертеться», живет сам по себе и в ус не дует. Мало того, меня обихаживает, словно родную дочурку. От уголовников спасает, чаем поит, задушевные разговоры ведет, лапать не лезет и даже готов по три часа торчать на морозе, пока я в его постели с посторонним перцем любовь тюрю. — Улыбка ее на мгновение стала чуть виноватой, извиняющейся. — Вот и подумала тогда: а почему бы нет? В конце концов, нормальные мужики на улице штабелями не валяются. Если попался один, так надо быстрее в охапку хватать, пока какая-нибудь девяносто — шестьдесят — девяносто не увела! Детишки хотя бы здоровыми родятся! Одна только проблема: тебе все невдомек. Я уж и так, и эдак, всеми частями тела намекаю, а все впустую! Это надо же, молоденькая телочка сама в постель к нему лезет, а он на полу в клубок свернулся и у ватника рукав грызет! Что, орден за стойкость и мужество давать? Так и пришлось прибегнуть к последнему аргументу всех особ хитрого пола. Извини, но у девушек, когда хотят замуж, принято иногда говорить, что они беременны!
— Но ведь ты такое сказанула, что любой другой мужик тебя бы в три шеи прогнал! Это же надо было додуматься!
— А мне «любой другой» и не нужен! Заодно проверила и твои чувства ко мне! — присев на койке, она вновь торжествующе поглядывала на меня. — На молоденьких-хорошеньких все не прочь жениться, а вот если с икоркой? Ну, подумай, — после секундной паузы, как бы меняя тему, спросила она, — что мне было делать, если тебя на бабу и домкратом не поднимешь? Вот и пришлось говорить, что от другого! Самому надо было быть пошустрее…
— Ирина, я должен сказать! Дело в том, что я действительно принимал тебя за родную дочь…
— Меня — за дочь? Твою? Да ты что? Откуда взял?
— Ира, это не так просто объяснить. Видишь ли, дети, как правило, очень похожи на своих родителей…
— Глубокое наблюдение!
— Не перебивай! Это очень важно. Ты знаешь, что больше двадцати лет назад я уехал из этого города, ни разу не возвращался, всю жизнь провел как одинокий медведь-шатун. И вот приезжаю обратно, изо дня в день хожу на работу по университетскому двору, вижу знакомые молодые лица и догадываюсь, что это дети бывших друзей, тех ребят и девчонок, с которыми расстался, уходя в армию. Представь, идешь и видишь: вот сын Витьки Сергеева, вот дочь Женьки Волкова, вот сын Верки Лазаревой — и так похожи! И вдруг идешь ты — вылитая я двадцать лет назад! Что я должен был подумать?
— Я так похожа на тебя? — Ирина с недоуменной миной сунулась к зеркалу. — На бородатого волосатого косолапого гризли? А откуда у тебя может взяться дочь? Ты был женат?
— Ирина, это была случайная связь. Абсолютно спонтанная, извини за такое слово. Ты знаешь, я не циник, но тут другого термина не подберешь, — мучительно потея, я в общих чертах рассказал о своем пошловатом приключении двадцатилетней давности. — И когда я увидел тебя, такую на меня похожую, то подумал: а что, если тогда, в тот раз, у нас получилось? В смысле, ребенок, то есть ты?
— Да, да, — хмыкнула Ирина, — понимаю, презервативы в то время выдавали только ударникам социалистического соревнования на праздник годовщины социалистической революции и Первое мая…
— Не смейся! Когда мы тогда встретились, у меня началось настоящее наваждение! Это трудно передать. Что-то возникло в груди. Может, наподобие смысла жизни. По крайней мере, оправдания существования… Ведь если есть ты, значит, я не кончусь совсем через двадцать или тридцать лет, какая-то частица все время будет оставаться. Фу, какая-то путаница получается… И потом, я подумал, а что, если та девушка, ну, с которой я тогда… Ну, все еще ждет меня?