Клуб адского огня
Шрифт:
Но как только в душе Роба проснулась надежда, он вспомнил о Франце Брайтнере. Его убили. Для езидов, работавших на раскопках Гёбекли, это не составило проблемы. Ученого скинули с высоты на железный штырь, проткнули, как лягушку в лаборатории. Да-да, так оно и было. Латрелл вспомнил кровь, лившуюся из груди Франца. Кровь, впитывавшуюся в желтую пыль Гёбекли. А потом вспомнил отчаянно бившихся коз, которых резали на улицах Шанлыурфы.
Роб закричал во всю силу легких. Оставалась надежда только на Карвана. Его друга. Его друга-езида. Может быть, он услышит… От стен комнаты отлетало эхо. И вновь загремели голоса курдов. Его проклинали. Толкали и пинали. Чья-то рука стиснула журналисту шею, и он почувствовал,
И тут с головы сдернули колпак.
Роб открыл рот и заморгал от света. Над собой он увидел лицо. Лицо Карвана.
Но это был не тот Карван, что прежде, не тот добродушный круглолицый парнишка. Лицо нынешнего Карвана было неулыбчивым, мрачным, гневным. И властным.
Карван отдавал приказы окружавшим его старикам, резко бросая фразы по-курдски. Говорил им, что делать. И старики в мантиях совершенно явно слушались, чуть ли не кланялись ему. Один из стариков вытер Робу лицо мокрой тряпкой. Тряпка была не слишком чистая, от нее неприятно пахло. Но от влаги сразу стало легче. Еще кто-то помог Робу сесть прямо и прислониться к стене.
Карван рявкнул, отдавая очередной приказ. Судя по всему, он велел людям в мантиях убираться — они поспешно вышли один за другим. Дверь захлопнулась, и в комнате остались лишь Карван и Роб. Помещение впрямь оказалось совсем небольшим, почти без росписи на стенах, но с двумя узкими высокими окнами, пропускавшими немного света. Нечто вроде кладовой или, возможно, вестибюль храма.
Веревка немилосердно резала запястья. С Роба сняли мешок, но руки не освободили. Журналист попытался пошевелить кистями, чтобы хоть немного восстановить кровообращение. И лишь после этого посмотрел на Карвана. Молодой езид сидел, поджав ноги, на потертом, но богато вышитом ковре и глядел на пленника. Потом вздохнул.
— Я хотел помочь вам, мистер Латрелл. Мы решили, что, если позволим вам попасть сюда, вы будете удовлетворены. Но вам показалось мало. Как всегда. Всегда вам, людям Запада, мало.
Роб растерялся: о чем он говорит? Карван потер глаза пальцами. Он казался усталым. За узкими окнами Роб слышал негромкие звуки Лалеша: смех и выкрики детей, журчание фонтана.
Карван подался вперед.
— Ну что вы за люди? Почему вам обязательно нужно знать все на свете? И Брайтнер был точно таким же. Тот немец. Точно таким же.
Роб раскрыл глаза от изумления. Карван кивнул.
— Да, Брайтнер. Из Гёбекли-тепе.
Молодой езид задумчиво разглядывал узоры на ковре. Водил указательным пальцем по алым завиткам. Можно было подумать, он погрузился в медитацию, пытаясь принять важное решение. Роб выжидал. Во рту совсем пересохло, связанные руки начали неметь. В конце концов журналист все же попросил:
— Карван, нельзя ли попить?
Езид пошарил за спиной и нащупал пластиковую бутылочку минеральной воды. Отвернув крышку, поднес горлышко к губам Роба, и тот принялся пить, отдуваясь и жадно глотая. Потом Карван поставил бутылку на бетонный пол между ними и снова вздохнул.
— Я хочу рассказать вам правду. Нет смысла и дальше скрывать. Может быть, эта правда пойдет на пользу нам, езидам. Потому что ложь и скрытность только вредят. Я сын шейха езидов. Вождь. Но я, кроме того, изучал нашу веру со стороны. Поэтому, мистер Латрелл, я нахожусь в особом положении. У меня даже имеется некоторая… некоторая свобода действий. — Он старательно избегал взгляда Роба. Из-за угрызений совести, что ли? — То, что я собираюсь вам рассказать, никогда за много тысяч лет не открывалось ни одному неезиду. Может быть,
Журналист слушал, не упуская ни слова. Голос Карвана звучал ровно, почти монотонно. Как будто он произносил заученный монолог или нечто такое, над чем думал не один год.
— Езиды верят, что Гёбекли-тепе — то самое место, где находился Сад Эдема. Я думаю, вам это уже известно. И еще я думаю, что от нашей веры другие религии… ммм… получили информацию. — Он пожал плечами и тяжело вздохнул. — Как я вам уже говорил, мы верим, что являемся прямыми потомками Адама. Мы — Сыны Кувшина. Следовательно, Гёбекли-тепе — дом наших предков. Всем езидам из каст духовенства — это высший класс нашего общества, — таким как я, внушается, что мы должны охранять Гёбекли-тепе. Охранять и защищать храм наших предков. По той же причине наши отцы учат нас — а их учили их отцы, а тех отцы отцов, — что мы должны тщательно хранить тайны Гёбекли. Все, что оттуда вынесут, мы должны спрятать или уничтожить. Как, например, те… останки… в музее Шанлыурфы. Потому что наши предки погребли Гёбекли-тепе под землей… не без причины. — Карван взял бутылочку, отхлебнул и посмотрел прямо в лицо Робу; его темно-карие курдские глаза блестели в полумраке каморки. — Конечно, мистер Латрелл, я предвижу ваш вопрос. Почему предки езидов захоронили Гёбекли-тепе? Почему мы должны его охранять? Что там случилось? — Карван улыбнулся, но улыбка вышла напряженной, почти болезненной. — Увы, причины нам не сообщили. Никто ничего не говорил. Наша религия не имеет письменной традиции. Все передается из уст в уста, от отца к сыну. Когда-то, очень молодым, я порой спрашивал отца: почему у нас именно такие традиции? А он отвечал: потому что это традиции, вот почему.
Роб открыл рот, но Карван вскинул руку, призывая к молчанию.
— Все это, конечно, не имело никакого значения. Много и много веков. Никто никогда не угрожал Гёбекли-тепе. Никто даже не знал, что там находится, — кроме езидов. Храм оставался погребен в древней земле. Но потом появились немцы, археологи со своими лопатами, землекопами и машинами, и принялись искать и рыть, рыть и открывать всем взорам. Для езидов обнаружение Гёбекли — ужасная вещь. Все равно что выставлять напоказ страшные раны. Это причиняет нам чудовищную боль. То, что схоронили наши предки, должно остаться схороненным; то, что на виду, должно быть спрятано и защищено. Поэтому мы, езиды, нанялись к Брайтнеру, стали у него работать и делать все возможное, чтобы остановить раскопки или хотя бы замедлить их. Но он не отступал. Продолжал расковыривать нашу рану…
— И потому вы убили Франца, а потом…
— Нет! — рявкнул Карван. — Нет. Мы не дьяволы. Мы не убийцы. Мы пытались напугать его, запугать вас всех, чтобы вы ушли оттуда. Но он упал. Так ему было суждено. Вот и все.
— А… Пульса Динура?
— Да. Да, конечно. И всякие беспорядки в храме. Мы старались… как это сказать?., воспрепятствовать раскопкам, остановить их. Но немец был таким целеустремленным. Он продолжал копать. Копать в Саду Эдема, Саду Кувшинов. Он работал даже по ночам. Произошел спор. И он упал. Я думаю, несчастный случай.
Роб начал возражать. Карван пожал плечами.
— Можете верить, можете не верить. Как вам будет угодно. Я устал лгать.
— Что это за череп?
Карван в который раз глубоко вздохнул.
— Не знаю. В Техасе я изучал свою родную религию. Я понял… структуру наших мифов, посмотрев на них со стороны. И я не знаю. Не знаю, кто такой Мелек Таус, и не знаю, что это за череп. Знаю лишь, что мы должны поклоняться павлину и черепу. И что мы никогда не должны раскрывать свои секреты. И что мы во веки веков не должны смешивать кровь с кровью неезидов, никогда не должны вступать в брак с иноверцами. Потому что вы — неезиды — нечисты.