Клуб бессмертных
Шрифт:
Филипп умолк, задумчиво поглаживая рукоятку ножа красивыми сильными пальцами.
– И ты, похоже, права. Одна наша пациентка на момент поступления в клинику проходила какую-то терапию, нацеленную с повышение фертильности. А Паша рассказывал о совсем молоденькой беременной девушке в семье его клиентки, умершей от аутоиммунного энцефаломиелита. На первый взгляд, темы не связаны, но кто его знает?
В моей голове начали всплывать обрывки воспоминаний.
– Ты знаешь, Фил, у меня самой года четыре назад была пациентка, которая безуспешно прошла через несколько протоколов ЭКО. Мне никак не удавалось получить ее
Филипп слушал, не перебивая.
– Любопытно. Ты не помнишь, как ее звали?
– Нет, но могу посмотреть, если ее медкарта сохранилась в базе данных. Вот только зачем это тебе?
– Пока просто хочу собрать как можно больше инфы о таких случаях и увидеть максимально полную картину. Проблема в том, что пациенты крайне неохотно рассказывают о своих медицинских экспериментах, а врачи столь же неохотно рассказывают о пациентах. И никаких публикаций по этой теме я не нашел. Зато в процессе поиска выяснилась одна странность.
Филипп невинно умолк, а я внезапно ощутила внутри легкий трепет – предвкушение тайны. Чего-чего, а тайн в моей жизни давно уже не было.
– Ну? Не тяни! – Потребовала я.
Филиппа явно развлекало мое нетерпение.
– Пообщавшись со всеми коллегами, до которых сумел добраться, я обнаружил, что абсолютное большинство случаев пришлось на дорогие частные клиники. Ни в НИИ ревматологии, ни в других крупных государственных иммунологических клиниках никакой «эпидемии» аутоиммунки не было и в помине. Страдают от нее только очень состоятельные люди. После каких, интересно, процедур они оказываются на больничных койках?
Я задумалась. Предположения Филиппа, даже не подкрепленные серьезным фактическим материалом, вовсе не выглядели абсурдными.
– Не представляю, какие медицинские манипуляции могут привести к таким последствиям. В своей практике мы точно не сталкивались с аутоиммунными заболеваниями. Та клиентка, о которой я упоминала, лечилась где-то еще. А что, кстати, с демографией заболеваний?
К моему удивлению, Филипп потянулся за айпэдом и протянул его мне через стол.
– Вот расклад по известным случаям.
На экране раскрылась табличка Excel.
– Хм… Ты заморочился не на шутку.
– Всего одна бессонная ночь.
Но я-то знала: методичная обработка фактов совершенно не в его характере. Я это поняла еще на практике на первых курсах, когда мы работали в паре. Практическую часть можно было смело доверить ему: он мастерски вскрывал мышей и лягушек, мог извлечь любой крохотный орган без малейших повреждений, а на больничных практиках был просто богом. Но как только дело доходило до обработки результатов, наш бог начинал скучать и ошибаться, поэтому за анализ данных всегда отвечала я. И вдруг – таблица в Excel. Прищурившись, я вглядывалась в цифры,
– Вот смотри: здесь девять наших пациентов, и еще семнадцать из других клиник, о которых рассказали коллеги. Еще я включил два Пашиных случая: одной женщине помог врач в фитнес-центре, и она потом в больницу не ложилась, а вторую увезли в Вену. Получается, мы знаем о двадцати восьми случаях примерно за последние шесть лет. Гипотетически, коллеги могли что-то забыть, но я сомневаюсь: очень уж заметные истории на фоне нашей рутины. Как видишь, первые девять случаев пришлись на первый год «эпидемии». Большинство – женщины, хотя есть и мужчины. Возраст колеблется от тридцати пяти до пятидесяти пяти лет. Большинство пациентов выжило, кстати. Затем наступает пауза, примерно на год. А дальше картина меняется: за последние полтора года на больничных койках оказывались и мужчины, и женщины, и возрастной разброс заметно вырос. А смертность стала стопроцентной.
Я всматривалась в мелкие цифры на экране, и мне становилось все больше не по себе.
– Очень странно.
– Вот именно. И ведь это только та статистика, которую мне удалось собрать. Как ты понимаешь, я не мог пообщаться со всеми коллегами-иммунологами. Вполне возможно, такие случаи были не только в Москве. Состоятельные люди из провинции часто выбирают московские клиники, а затем возвращаются в свои города и с последствиями сталкиваются уже там.
– Собрать все данные вряд ли в твоих силах.
– Совершенно верно. Поэтому я хочу пойти обратным путем.
– Это как?
– Найти общее хотя бы для нескольких известных случаев и через него попытаться выйти на неизвестные.
– И тебе все это нужно… зачем?
Во взгляде Филиппа мелькнула ирония.
– А как ты думаешь? Во-первых, я врач и не люблю терять пациентов. Во-вторых, в этой истории не все в порядке, и мне хотелось бы понять, что происходит, пока дело не приняло совсем уж грозный оборот. В-третьих, у меня есть несложные карьерные амбиции. Не каждый день представляется шанс разобраться с причинами, скажем так, смертельно опасного явления.
– Убедительно. Ладно, карьерист, постараюсь тебе помочь. Посмотрю истории болезни в нашем отделении и поговорю с ребятами из эйдж-менеджмента.
Филипп торжественно кивнул.
– Спасибо, Дань, ты настоящий друг. Теперь, когда официальная часть закончена, может, выпьем что-нибудь поинтереснее чая?
Я покачала головой, удивившись внезапному чувству легкого сожаления.
– Не могу, я за рулем.
– Оставь машину здесь и поезжай на метро. – Беспечно предложил Филипп.
– На метро неудобно добираться, я живу далеко от всех станций.
– Это где?
– В Покровском-Стрешнево, на Береговой улице, если это тебе о чем-то говорит.
Филиппа удивленно приподнял бровь.
– Как ни странно, говорит. Заповедник для тех, чья жизнь удалась. Был там однажды в гостях. Ну тогда поезжай на такси.
Я задумалась. Почему бы и нет, на самом деле? В конце концов, часто ли удается встретиться с институтскими приятелями? Мужу, конечно, не понравится мое запоздалое возвращение домой… Но ведь не факт, что он сам придет рано. Денис нередко возвращается ближе к одиннадцати. Наверняка я буду дома до его прихода.