Клуб избранных
Шрифт:
Когда Гордей пересчитывал выручку и опьянённый удачей глупо улыбался, к нему подошёл худой старик в потёртом летнем костюме по моде тридцатых годов – большой знаток и любитель старинной иконописи. Никто не знал его настоящего имени, и видимо, поэтому его уважительно величали Апостолом.
– Мальчик, я тебя не обманывал, – сказал Апостол, теребя аккуратно подстриженную седую бородку. – Иконка, что ты мне продал, Панагия! Она стоит очень больших денег, ты же мне её продал за бесценок. Я не хочу быть неблагодарным: денег я тебе не дам – пусть это будет для тебя хорошим уроком, но кое в чём я смогу тебе быть полезным. Если хочешь разбираться в нашем ремесле, приходи ко мне домой, – и назвал адрес.
Так Гордей попал в круг избранных. Кошель знал, что коллекционеры – народ скрытный, и случайных людей к себе не допускают, поэтому приглашение Апостола расценил как большую удачу.
Жил Апостол почти в самом центре, в неприметном трёхэтажном особнячке, который спрятался за широкими спинами новых многоэтажек. Оградившись от остального мира изящной чугунной оградой и английским газоном, особнячок напоминал посольство маленького, но дружелюбного государства, и весело поблёскивал на солнце свежевымытыми окнами. Однако попасть во владения Апостола человеку с улицы было непросто: во дворе колдовал над зелёным газоном не старый и крепкий на вид татарин в узорчатой тюбетейке, который каждого посетителя встречал и провожал внимательным взглядом, а в парадном находилась бдительная консьержка.
Всё это великолепие как-то не вязалось с потёртым видом Апостола.
– Вы так шикарно устроились, а выглядите, как управдом на пенсии, – не утруждая себя политесом, заявил Кошель хозяину, после того, как переступил порог его пятикомнатной квартиры на третьем этаже.
– Это хорошо, что ты меня так воспринимаешь! – усмехнулся Апостол, препровождая гостя в ванную комнату.
– Почему? – искренне удивился Гордей, которому Апостол вежливо предложил вымыть руки и лицо.
– Значит, и остальные так думают. Понимаешь, мальчик, революционный лозунг «Всё отобрать и поделить!» со временем потерял вторую социальную составляющую, поэтому среди людей моего круга, многие из которых являются не только уважаемыми гражданами, но и весьма состоятельными людьми, выставлять достаток на показ не принято. В Советской России это, знаете ли, небезопасно!
Свой достаток Апостол хранил надёжно: на окнах установлены узорчатые стальные решётки, филигранное исполнение которых внушало посторонним обманчивую мысль, что установлены они исключительно в декоративных целях. Массивные двустворчатые входные двери изнутри усилены металлическими накладками и запирались на тяжёлый засов, а также на несколько замков с секретами.
В тот вечер они долго беседовали, пили зелёный чай с рахат-лукумом и засахаренными финиками. Завернувшись в пёстрый узбекский халат и шумно прихлёбывая горячий чай из расписной пиалы, Апостол скорее напоминал доброго старика Хоттабыча, чем умудрённого житейскими невзгодами прожжённого дельца.
– В основной своей массе антиквариат стоит очень дорого, – поучал Апостол. – Это побуждает людей несведущих, но жадных, пытаться всучить нам, антикварам, поддельные картины, фальшивые монеты, а также другие милые, но бесполезные мелочи, выдавая их за творение великих мастеров. В поисках одной-единственной жемчужины мы вынуждены ковыряться в навозе блошиных рынков и общаться со спекулянтами, но поверьте, юноша – оно того стоит! «Omnia praeclara rara»! – возвышенно произнёс Апостол.
– Чего? – не понял Гордей.
– Это латынь, юноша. – терпеливо пояснял Апостол. – В переводе звучит: «Всё прекрасное редко»!
На прощанье Апостол вручил ему несколько книг по истории искусства и строго-настрого приказал прочитать их вдумчиво, а лучше несколько раз.
– С первого раза ты ничего не поймёшь, но пусть тебя это не пугает. Всё, что не понял, записывай в блокнот, я тебе потом поясню. Будешь приходить ко мне вечером по пятницам. В это время мои клиенты, как правило, отдыхают в модных ресторанах, или утопают в кружевах своих любовниц. Я же готов целиком посвятить это время тебе.
Апостол был человеком по-своему счастливым, но одиноким, поэтому быстро привязался к любознательному юноше, который в любое время суток смотрел на него влюблённым взглядом. Пройдёт много лет, и Гордей станет таким же, как Апостол, известным специалистом по антиквариату, и таким же одиноким. После смерти Апостола он с удивлением узнал, что пяти-комнатную квартиру и большую часть всех коллекций наставник завещал ему.
Вступив в права наследника, Гордей переехал из пропахшей жареной рыбой и керосином коммуналки в неприметный особняк с ухоженным английским газоном и изящной чугунной оградой. После переезда Гордей с удовлетворением отметил, что стал состоятельным человеком. Состоятельным и одиноким. Его семья навсегда осталась в старой коммуналке и никогда не переступала порога его шикарной квартиры. Родители и две младших сестры сначала ждали, что Гордей позовёт их к себе, но время шло, а счастливый обладатель новой жилплощади молчал. Со временем молчание переросло в отчуждение: родители умерли, сёстры позабыли неблагодарного брата, и вышли замуж.
Гордей ни о чём не жалел. Его пугала мысль, что в его уютный, тонкий, понятный только ему одному мир, ворвутся ставшими ему чужими люди с мелкими ежедневными и суетными заботами, пошлыми рассуждениями о жизни, детским плачем и пьяными дебошами. Это Гордей уже видел, и оно осталось где-то там, за чугунной оградой и толстыми стенами особняка. Кошель жил своей жизнью: радовался, когда доводилось обнаружить и завладеть раритетом, огорчался, когда редкая вещь уходила другому коллекционеру или оказывалась не такой уж ценной, а то и просто подделкой.
Однажды посредник предложил ему купить старинный пергамент. По качеству бумаги с водяными знаками в виде двуглавого орла и золотому обрезу он сразу определил, что пергамент подлинный, но его смущал текст, вернее, не текст, а выписанная твёрдым каллиграфическим почерком череда цифр. В конце текста вместо подписи стояли две заглавные буквы «А.П.».
Глядя на местами выцветший текст, Гордей явственно почувствовал, как дремавшая в нём до сей поры страсть к чужим секретам заворочалась, расправила бесцветные крылья и, как выдержанный хмель, ударила в голову. Подчиняясь выработанной годами интуиции, Гордей, не торгуясь, выложил за пергамент крупную сумму в евро.
После того, как за посредником закрылась тяжёлая входная дверь, Гордей, не раздумывая, позвонил Вирусу. В повседневной жизни Вирус был просто Витькой, а для местного участкового Виктором Николаевичем Вериговым – опытным хакером, а значит, потенциальным преступником. Кошель знал, что Витькой интересуется не только милицейский участковый, но и сотрудники из подразделения «Р», созданного для борьбы с преступлениями в сфере компьютерных технологий, но его это не остановило. Был Витька не только хакером: страсть взламывать компьютерные файлы тесно переплеталась в его голове с опытом военного шифровальщика. Когда-то давно, в юности, Витька служил в одном из армейских штабов шифровальщиком, и был уволен рядов Вооружённых сил «за совершение проступка, несовместимого со званием офицера». С тех самых пор Витька получил прозвище Вирус и превратился в похитителя чужих секретов, которыми торговал оптом и в розницу. Гордей всегда удивлялся Витькиному оптимизму. По логике вещей Вирусу, за его криминальный бизнес, уже лет пять как должны были в тёмной подворотне проломить голову, или, в лучшем случае, упрятать в мордовские лагеря. Однако странным образом Витька оставался живым, здоровым, и на свободе.