Клуб избранных
Шрифт:
Князев носил импортные костюмы, курил исключительно «Мальборо» и отличался от остальных преподавателей широтой взглядов и демократичным отношением к студентам. К тому же он был ещё не старым мужчиной, на которого заглядывались студентки и молодые аспирантки. Всё это рождало в преподавательском коллективе в отношении Князева глубокое всеобъемлющее чувство, которое в русском языке называется – зависть. Зависть была различных оттенков: начиная от снежно-белого и кончая антрацитово-чёрным, в зависимости от глубины предубеждения, которое питали институтские деятели к новому преподавателю. Никита знал об этом, и казалось, ему нравилось дразнить коллег, которые,
– Хотя это и является нарушением этикета, но в данной ситуации позвольте представиться: Никита Князев. А как зовут молодую леди?
– Что в имени тебе моём? – неожиданно для себя произнесла Роза и обомлела: дальше она не знала ни строчки.
– Хм, Шекспир? Неплохо! И всё-таки?
– Роза Ситкевич, – и подумав, добавила, – К Вашим услугам!
Минут пятнадцать они говорили о её семье, учёбе в школе, красотах Москвы и английской литературе. На последней теме Роза откровенно «поплыла», так как из всего многообразия английской литературы за свою жизнь она прочитала только «Записки Шерлока Холмса» и «Посмертные записки Пикквикского клуба». В тоже время Роза явственно чувствовала, что члены приёмной комиссии не поспевают за ними, теряя нить разговора. В заключении Князев выразил восхищение её произношением и обратился к членам комиссии:
– Я думаю, коллеги, никто не против, если мы оценим знание абитуриентки на «отлично»?
Коллеги мстительно промолчали, тогда Князев сам взял экзаменационный лист, проставил в нём «пятёрку» и подсунул председателю приёмной комиссии.
– Подписывайте, Арон Яковлевич!
Председатель замялся, оглядываясь на своих молчаливых коллег.
– У Вас есть какие-либо сомнения? – переспросил Князев, и в голосе его неожиданно зазвучали приказные нотки.
– Никаких сомнений, – поспешно заверил его председатель и поставил подпись.
Торопливо поблагодарив присутствующих, Роза выбежала из аудитории и метнулась в кабинет секретаря приёмной комиссии, где был установлен городской телефон.
– Я сдала на «отлично»! – радостно прокричала она в трубку.
– Я знаю! – устало ответила мать.
– Откуда?
– Поговорим позже. Сейчас у меня нет сил, – и, как в прошлый раз, повесила трубку.
Видимо, в этот день у капризной дамы по имени Удача, наконец, сошёлся пасьянс, и Роза не только поступила в институт, но и обрела в лице Никиты Князева ангела-хранителя, который позаботился, чтобы она получила койко-место в институтском общежитии.
В течение всего периода обучения Князев ревниво отсекал от неё все ненужные, по его мнению, связи, что позволило ей избежать раннего замужества и преждевременных разочарований. И однажды, в конце второго курса, тёплой июньской ночью, когда ночной сумрак ещё не сдал свои позиции, а рассвет не набрал силу, Роза обессиленная, но счастливая, уснула на сильном мужском плече. Утром она позвонила матери и сказала только одну фразу:
– Мама, я такая счастливая!
Мудрая женщина всё поняла, и не стала ни в чём упрекать свою беспутную дочь.
– Роза! Я думала, что у меня ещё есть время, поэтому не сказала тебе самого главного: ты будешь любить и будешь любима, но ты никогда не совьёшь семейного гнезда и никогда не станешь матерью.
– Почему, мама?
– Это плата за мой дар. Ты вообще-то должна была родиться мёртвой, но ценой нечеловеческих усилий я выпросила для тебя жизнь, пусть и неполноценную, но жизнь.
– Что же это я, так и буду, как кошка, бродить сама по себе? – растерянно спросила Роза, у которой от праздничного настроения осталось одно воспоминание.
– Смирись, дочь! – грустно промолвила Фатима. – В этой жизни ещё сохранились занятия, в которых замужество является только помехой…
– Это какие же занятия, проституция? – в сердцах перебила её Роза, у которой слёзы подступили к глазам.
– Поплачь! – сказала Фатима. – Поплачь, и тебе станет легче.
Опытная Фатима знала, что посоветовать. Роза проплакала всю ночь. Утром она решительно выкинула все контрацептивы в мусорное ведро и больше никогда не пользовалась ими, но Фатима оказалась права: ей так и не суждено было познать радость материнства.
Когда через много лет она получит оперативный псевдоним Марта, и будет уходить на долгие месяцы «за бугор», она впервые поймёт, что такое одиночество. Поймёт и оценит.
– Нет привязанности – нет ни боли, ни страданий. Покой – достойный заменитель счастья, – сказала она себе и в чём-то оказалась права.
Со временем она научиться любить легко и беззаботно, быстро забывая имена и лица тех, кто вчера ласкал её красивое и жадное до любовных утех тело. Иногда, во время длительного и утомительного перелёта из страны в страну, с континента на континент, когда выпадала редкая возможность не думать о предстоящей работе, она пыталась вспомнить лица тех, кто в любовной горячке шептал ей сокровенные слова. Она честно пыталась, но не могла, потому что воспоминания для неё стали непозволительной роскошью. Воспоминания рождают привязанность, привязанность рождает чувство, некоторые называют это любовью. Для Марты любовь являлась эквивалентом боли: чем сильнее любовь, тем больше боли. Когда нет привязанности – нет ни боли, ни страданий. Есть только холод, пустота и покой.
Однажды утром она проснулась в постели богатого и влиятельного западного политика, к которому искала подходы не один месяц.
– Хочешь, я подарю тебе целый мир? – спросил влюблённый и мгновенно поглупевший мужчина.
– Да, милый Кай! – пошутила она. – И пару коньков в придачу!
«Быть Снежной королевой не так уж и плохо! – мелькнула шальная мысль. – Хотя в детстве мне больше нравилась «Сказка о стойком оловянном солдатике».
«Стойкий оловянный солдатик» появился в её жизни ровно через год, когда родная «контора» приказала найти полтора миллиарда марок, которые «увёл» бывший генерал КГБ, а ныне барон Людвиг фон Вестфаль.
«Стойкий оловянный солдатик» с генеральскими погонами и родословной потомка древнегерманского рода любил на рождество приезжать в Берн. Целый день она и её люди мотались за ним по всему городу, старательно запоминая названия банков, которые он посетил. Вечером она легко смоделировала ситуацию, позволившую ей подвигнуть его на активные действия. Генерал, он же барон, сам перешёл от созерцательной фазы к более близкому общению. Его даже не надо было соблазнять: всё получилось как бы само собой. Три ночи они занимались любовью, и Марта на практике убедилась, что и раньше «контора» готовила достойные кадры. Поговорка о том, что старый конь борозды не портит, но глубоко не пашет, была явно не про него. Все эти ночи, наполненные любовной лихорадкой, Марта ждала, что генерал проговорится и чем-то выдаст себя, но он был оперативник старой закалки и всегда держал ситуацию под контролем. Она действовала под стать ему и даже в минуты оргазма кричала исключительно по-немецки.