Клуб любителей фантастики 1963-64
Шрифт:
Профессор слышать не мог слова «кибернетика». Когда же кто-нибудь заговаривал о том, что машины могут творить, то профессор просто начинал кричать, что, вообще говоря, было ему совсем несвойственно. Человек — это звучит гордо, и вдруг на тебе… Машина! Стихи, сочиненные электромотором, гипотеза, выдвинутая перегоревшей пробкой. Тьфу! Когда его старый соратник, коллега по университетской скамье, Женька Красовский полез туда же, чаша профессорского терпения переполнилась. Он взялся за перо и показал им, где
Профессор долго беседовал на посторонние темы с заболевшим товарищем. Ему не хотелось волновать больного, затрагивая то, о чем он говорить спокойно не мог. Его друг лежал на диване, полуприкрытый клетчатым пледом, разноцветной бахромой которого профессор механически поигрывал, и все шло очень мирно до тех пор, пока в комнате не появился сын его друга.
— Боже мой, Володя, — сказал профессор, — сколько же времени я тебя не видел! Лет пять, наверно. Как ты возмужал: мужчина, настоящий мужчина. Да, Иван, нам с тобой пора уже и в кладовочку. Пора… Пора…
— Что вы, что вы, Леонид Александрович, — с преувеличенной вежливостью возразил Владимир. — Зачем вы так уж. Есть, как это говорится, порох в пороховницах. Ведь это же ваша статья напечатана сегодня? Великолепно написано. Такая строгая доказательность, такая логичность, и стиль превосходный. Для меня эта статья была просто находкой.
— В какой же связи? — благодушно спросил профессор. Он понимал, что юноша из деликатности говорит слишком комплиментарно. Но все равно ему было приятно.
— Видите ли, Леонид Александрович, я сейчас занимаюсь такой наукой — вы, возможно, слышали краем уха — математической логикой. И давно я уж не встречал лучшего примера несостоятельности формальной логики, чем ваша статья.
— Простите, но я… — от неожиданности профессор перешел на «вы» и даже привстал.
— Владимир, — укоризненно сказал отец.
Но профессор уже овладел собой и сделал жест рукой, который означал: «Ничего, ничего. Пусть. Молодость, горячность. И мы с тобой когда-то были такими».
— Видите ли, дорогой Леонид Александрович, — продолжал Владимир, — вы построили великолепное здание, красивое, многоэтажное, с зеркальными окнами, я бы даже сказал, с архитектурными излишествами. Но у этого здания нет фундамента. Поэтому заходить в него не только бессмысленно, но и опасно…
Конечно, разбить этого неоперившегося птенчика, не умеющего мыслить диалектически, ничего не стоило, но профессор удержался от соблазна. Он только грустно спросил:
— Скажите, вы тоже кибернетик?
— Что значит тоже? Да.
— Тогда мне все ясно, — вздохнул профессор и стал прощаться.
— Погодите, Леонид Александрович, — сказал Владимир. — Нам по дороге. У меня машина, я вас подвезу.
В машине они долго молчали. Владимир сосредоточенно вцепился в баранку, из-за метели дорога
— Черный вечер, белый снег… Это Блок, если не ошибаюсь? — вдруг спросил Владимир.
— Ах, Володя, Володя, дорогой ты мой. Кибернетика, конечно, штука распрекрасная, но есть и еще в мире кое-какие ценности, к счастью…
— Кто же в этом сомневается? — пожал плечами Владимир. — А скажите, Леонид Александрович, вы когда-нибудь видели кибернетическую машину в натуре? Живую, так сказать. Не видели? Хотите? Вот мой институт, я как раз заступаю на дежурство. Могу продемонстрировать.
Профессор хотел отказаться, но подумал, что это посещение может быть полезным ему в полемике с Красовским.
…Они вошли в большой зал, все четыре стены которого были заставлены серыми металлическими ящиками. Весело — словно на рождественской елке, подумал профессор, — перемигивались разноцветные лампочки.
— Пожалуйста, Леонид Александрович, — Владимир пододвинул стул. — Это она и есть.
Профессор с удовлетворением огляделся. Так-так. И эти-то шкафчики способны заменить человеческий разум?
— Сейчас я вам покажу, что она может, — сказал Владимир, но в это время зазвенел телефон, и Владимир, извинившись, — к директору срочно! — вышел. Профессор остался один. Было совсем тихо, только еле слышное трансформаторное гудение наполняло зал.
Вдруг молодой голос, ясный и чистый — таким голосом говорят радиодикторы, — спросил:
— Профессор Леонид Александрович Бурый, если я не ошибаюсь?
Профессор повернулся, но никого не увидел. Он настороженно замер, думая, что это какая-нибудь шутка.
— Добрый вечер, профессор Леонид Александрович Бурый, — повторил голос. — Почему не отвечаете вы?
— Добрый вечер, — неуверенно откликнулся профессор, вертя головой направо и налево. — Но… с кем имею честь? Где вы прячетесь?
— Я нигде не прячусь. Я вся на виду. Я та самая кибернетическая машина, в помещении вы сидите которой. Извините, я неточно построила фразу. Поправляюсь. В помещении которой вы сидите.
Профессор ошалело огляделся. Потом засмеялся.
— Чепуха, — сказал он вслух, но на всякий случай не очень громко. — Нонсенс. Меня кто-то разыгрывает. Прошу вас, уважаемая, выйти из своего укрытия. Это была очень милая шутка, но она несколько затягивается.
— Профессор Леонид Александрович Бурый, — продолжал голос, и профессор почувствовал нервную дрожь в руках: он убедился, что голос раздается из динамика как раз над его головой, — я допускаю, что вы ничего не понимаете ни в науке, ни в технике, но уже давно прошли те времена, когда люди считали, что в радиоприемнике спрятан человек, а также паровоз на кинематографическом экране способен задавить зрителей в зрительном зале.