Клуб любителей фантастики, 2005
Шрифт:
Правда, местом церемонии была выбрана отдаленная и почти незаселенная планета с подходящей атмосферой. Но и это уже было большим прорывом в отношениях.
Землю представлял посол Басов. Искуснейший политик, он прославился тем, что успешно провел переговоры о мире с расой, чей язык до сих пор неразгадан.
Как он этого добился, посол не рассказывал, но после переговоров пограничные конфликты сразу же прекратились.
Ровно в назначенное время нога Басова ступила на нейтральную планету. Причем земляне едва не опоздали, отыскивая указанный таглайцами ориентир для посадки — «Скалы в форме клыков земной самки».
Бортовой
Наконец, высадив Басова, по традиции одетого во фрак и при белых перчатках, земной звездолет стартовал. Из-за скалы осторожно вышел таглаец.
Басов сразу же засветился дружелюбием и, как он сам потом говорил, неагрессивностью. Насколько это было возможно при плотно сжатых губах.
Очень медленно Басов развернул свою верительную грамоту и, держа ее за краешек двумя пальцами, протянул таглайцу.
И вот он, исторический миг: обмен грамотами состоялся, и послы выразили надежду на развитие добрососедских отношений. Осталось дожидаться своих звездолетов. Таглаец размяк и завел подобие дружеской беседы на отвлеченные темы.
Портрет Басова не висел бы при жизни в институте межпланетных отношений, если бы он не был к этому готов. За время полета землянин проштудировал лучшие учебники по метеорологии и вегетарианству. На эти темы он был готов распространяться часами.
Наконец, пытка дружеской беседой окончена, и послы прощаются. Басов снял перчатку и протянул руку.
Таглаец заинтересовался жестом. Басов с готовностью пояснил, что рукопожатие уходит корнями в рыцарские времена и означает мирные намерения: ведь неудобно зарезать ближнего, когда занята самая сильная рука, да еще на ней нет рыцарской перчатки.
Так что рукопожатие — это визуальное сообщение о том, что никто ни на кого нападать не собирается.
Ответная речь таглайца вошла в историю дипломатии:
— Мы считали землян агрессивными. Но если вы постоянно сообщаете друг другу: «Я на тебя сейчас не нападу», значит, вы не просто агрессивны, а агрессивны ПО УМОЛЧАНИЮ. То есть, без повода. Столь злобных и свирепых созданий мы еще не встречали. И больше не встретим.
На глазах Басова верительная грамота землян была порвана.
Как вы думаете, в каком месте на Земле теперь не жмут руки?
Рисунки Виктора ДУНЬКО
ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 5 2005
Яна Дубинянская
ПАСТОРАЛЬ
Я единственный, кто знает, что это правда. Во всяком случае, единственный, чье мнение достаточно авторитетно, чтобы к нему прислушались. Все эти годы я молчал не ради чистоты биографии и репутации серьезного ученого; даже не из-за Ханны и детей. Только ради мамы.
Сегодня сорок дней. Думаю, уже можно.
Мама так и не разрешила нам забрать ее к себе. Ей понравился наш трехэтажный особняк в столичном пригороде, она бесстрашно помогала жене подстригать косилкой газон и смотрела с детьми мультфильмы
Та ее поездка к нам, пять лет назад, так и осталась единственной.
А мы обещали проводить у нее каждое лето — и, конечно, не сдержали слова. Каникулы такие короткие, мой отпуск еще короче, а ребятам хотелось на море, в горы… да мало ли на свете мест поинтереснее глухого, как пень, села, пусть и на берегу хрустальной речки в сердце нетронутой тайги?
Впрочем, насчет нетронутой — явное преувеличение. Я показывал пацанам ту воронку: она до сих пор не заросла, деревьями, я имею в виду. Так, кустарник, подлесок…
А электричество здесь дают на два часа в сутки, и… да вот они как раз истекли. Ладно, я успел подзарядить аккумулятор. От монитора ноутбука достаточно света, чтобы видеть клавиатуру, а большего мне и не нужно.
Из окна этот свет, наверное, можно спутать с мерцающим пламенем свечи.
Все это, понятно, случилось еще до моего рождения, но я позволю себе писать об этом так. словно сам был очевидцем событий. Я слишком вжился в ту историю; иногда мне даже трудно поверить, что меня тогда еще и не было.
Когда я пишу, что мама была самой красивой девушкой в селе, вам лучше не усмехаться и не кривиться от банальности фразы, а просто поверить. Она впервые в жизни сфотографировалась в сорок лет, а сорок лет для женщины в тех местах — уже старость, которая может продлиться еще полвека. В моей книге будет та фотография; по снимку, да еще выцветшему от времени, вы, конечно, не сумеете представить себе оригинал… но все-таки…
Правда, чтобы соответствовать местным канонам красоты, маме не хватало ни роста, ни крутизны бедер, ни размера груди, ни румянца на щеках. Еще, наверное, не хватало зазывных чертиков в глазах и умения балансировать между благолепным смирением под взглядами старушенций у каждого плетня — и едва ли не всеобщим безудержным развратом: летом — на полянках в тайге, зимой — на сеновалах… Нет, я никого не осуждаю. Они так жили. Мы так жили.
Осенью мама и отец должны были пожениться. В нашей маленькой церквушке уже началось оглашение. Блаженный месяц для сельских сплетниц, получавших не просто право — священный долг! — исподтишка вылить в уши батюшки поток самой отборной грязи о будущих молодых. Думаю, они нашли, что нашептать и в тот раз, — но уж точно ни слова правды. У мамы — прекрасной, восемнадцатилетней — ничего и ни с кем не было.
Даже с отцом.
…В то лето вода в речке так и не прогрелась как следует. Отец, двухметровый кучерявый детина с наивными глазами, — он-то, конечно, ни разу не сфотографировался на память, но маминых рассказов было более чем достаточно, — поддел пальцем ноги лист кувшинки и заявил, что ну ее, эту речку… А мама засмеялась и полезла купаться. В длинной полотняной рубахе, которая потом, естественно, облепила все тело…
И мама стояла по колено в воде с белой лилией в мокрых волосах и отчаянно краснела, а отец кусал губы, уговаривая себя сделать шаг вперед, только шаг! — и не смел, не смел… И тогда конопатый внук Михеевны, не в силах больше глазеть на них из-за куста, выполз из засады и сообщил отцу: надо, мол, бежать. Там такое…