Клуб неисправимых оптимистов
Шрифт:
— Он был один. Я был один.
— Вы…
— Гомосексуалист? Нет, конечно нет. Я вынужден был бежать из России, чтобы спасти свою жизнь, жена и дети остались там, но это вынужденное расставание.
— Вы и правда никогда его не видели?
— Клянусь честью.
— Если так, ему сильно повезло.
Они пошли вниз по улице к авеню Данфер-Рошро. Казалось, что подопечному Игоря знакомы эти места. Женщина, заявившая о пропаже Вернера Толлера, жила в доме номер сто сорок, но его имени в списке жильцов не было, а консьерж отсутствовал.
— Не представляете, сколько времени уходит на сбор информации, — сказал Маго. — Быстро получается только у киношных сыщиков. Зайдем в бистро, может, кто-то что-то знает, заодно выпьем кофе — мы это заслужили.
Он толкнул дверь большого кафе, расположенного на пересечении двух бульваров. В зале пахло мясом
— Вернер! Куда ты пропал?
Он крепко обнял Вернера, прижал к себе, но тот не отреагировал, и мужчина разжал объятия, повернулся и позвал зычным голосом:
— Мадлен… Вернер вернулся!
Из задней комнаты появилась женщина внушительных размеров в белом фартуке:
— Вернер! Это ты! — Ее лицо просияло улыбкой.
Она подхватила его и закружила, смеясь и плача счастливыми слезами.
Инспектор Маго представился и изложил суть дела. Хозяева «Бальто» уверенно опознали в неизвестном Вернера Толлера, которому уже десять лет сдавали квартирку в доме на улице Валь-де-Грас. Они пригласили всех в заднюю комнату. Вернер устроился на банкетке, в стороне от остальных, и в разговоре участия не принимал. Игорь рассказал супругам Маркюзо обо всем, что случилось с Вернером, описал его состояние.
— Он никогда не исчезал, не предупредив, потому-то мы и забеспокоились, — объяснила Мадлен. — В комиссариате на улице Эдгар-Кине нам не поверили, сказали, что он уехал в Германию, но мы знаем, что это невозможно. Скажите, к нему вернется память?
— На этот вопрос вам никто не ответит, — сказал Игорь. — У него была черепно-мозговая травма. Насколько серьезная? Обратимы ли поражения? Бог весть… Память может вернуться завтра утром, через шесть месяцев, десять лет или не вернуться никогда.
Игорь не стал скрывать от супругов Маркюзо, что Вернера фактически выкинули из больницы, узнав, что он немец. Альбер Маркюзо побагровел от гнева.
— Быть того не может! — кричал он. — Бред какой-то! Разбудите меня! Вернер Толлер — немецкий антифашист! Он был членом антифашистской сети «Де ла Монне», [94] внедрялся к нацистам. У него медаль участника Сопротивления и билет ФФИ [95] за подписью самого Крижеля-Вальримона. [96] В какой стране мы живем?
94
«Де ла Монне» — одна из сетей французского Сопротивления. Создана в мае 1941 года руководством ячейки Национального фронта монетного двора.
95
В 1944 году произошло объединение трех военных боевых организаций французского движения Сопротивления: FTPF (вольных стрелков и французских партизан), ORA (организации Сопротивления армии) и AS (тайной армии). Новое объединение стало называться FFI (Французские внутренние силы).
96
Военными вопросами в ФФИ ведал Комитет действия, так называемый КОМАК, состоявший из трех членов, в число которых входил и Морис Крижель-Вальримон.
— Я не знал, что немцы участвовали в Сопротивлении, — удивился Маго.
— В начале войны в Париже было несколько тысяч австрийцев и немцев, они бежали с родины в тридцатых. Многие занимались сбором разведданных, были связниками и переводчиками, привлекали в движение немецких дезертиров, а французская полиция арестовывала их и выдавала оккупантам. Больше всего было евреев и коммунистов, но были и христиане, и социал-демократы, и обычные граждане, не согласные с нацистским режимом. Вернер стал членом Сопротивления еще до войны. Он знал, что грядет. А мы — нет. Можно написать книгу о том, что он делал, как ему удалось сбежать. Он отрекся от своей страны. И не захотел возвращаться в Германию после войны. Нелегко жить и работать рядом с людьми, которые доносили на вас, арестовывали или аплодировали палачам. Вернер отказывается говорить по-немецки. Он не смог избавиться от проклятого акцента, но однажды, когда нас задержал патруль, он общался с бошами, как настоящий парижанин. Вернер больше не немец, но он и не француз, у него статус апатрида.
— Чем он занимается? — спросил Маго.
— Крутит фильмы в кинотеатре на улице Шампольона, — ответил Альбер Маркюзо. — Хозяин знал его по Сопротивлению и взял на работу, где он может ни с кем не общаться. По вечерам он приходит сюда и ужинает с нами. Вернер почти член семьи. После еды мы всегда играем в шашки.
— У Вернера были враги?
— Нет, насколько мне известно.
— Он ни с кем не ссорился перед тем, как исчезнуть?
— Мне он ничего не говорил. А тебе?
— Он тихий, спокойный человек, — подтвердила Мадлен.
— И все-таки его избили и бросили умирать.
— Это меня пугает. Раньше ничего подобного не случалось. Возможно, происшествие никак не связано ни с войной, ни с прошлым Вернера.
— Хотелось бы верить, мадам. В моем деле случайности крайне редки.
Все время разговора Вернер хранил безучастность, словно его это вовсе не касалось. Трудно было поверить, что он — тот самый человек, о котором рассказывали супруги Маркюзо. Игорь поднялся и сел напротив:
— Как вы себя чувствуете, Вернер?
— Я в порядке.
— Рады, что вернулись сюда? Здесь вы дома.
— Не знаю.
— Вы их не узнаете?
Вернер покачал головой. Его взгляд задержался на соседнем столе, где лежали колоды карт, шахматная доска с фигурами в коробке, шашки, Таро, трек и кости для игры в четыреста двадцать одно. [97]
— Хотите сыграть? — спросил Игорь.
Вернер не отвечал и не сводил глаз с игрового столика.
— Партию в белот?
Игорь ждал ответа, но Вернер молчал.
97
Игра в кости на специальном поле со ставками. Считается одной из популярных салонных настольных игр.
— Четыреста двадцать одно?.. Вы знаете правила? Покажете мне? Сыграем на аперитив, согласны?
Ответа не последовало.
— Может, шахматы? Я не играл четыре года, но когда-то неплохо справлялся.
Вернер все так же молча смотрел на стол. Игорь повернулся к остальным, не зная, что еще предпринять. Мадлен утвердительно кивнула, он разложил доску и расставил фигуры:
— Так как насчет короткой партии? Это нас развлечет. Я уступаю вам белые, даю фору. Делайте ход.
Вернер не реагировал. Игорь ждал. Супруги Маркюзо и инспектор в благоговейном молчании ждали, когда же наконец начнется эта партия. Из зала доносились крики игроков в настольный футбол и щелчки шарика о металлические борта. У Мадлен и Альбера затекли ноги, у Игоря разболелась спина, но никто не двигался и не обращал внимания на шум. Все ждали, когда Вернер сделает ход, но он не реагировал — сидел застыв, как мраморная статуя, и смотрел на доску. Его лицо с поднятыми бровями выражало предельное напряжение. Игорь не проявлял ни малейшего раздражения и едва заметно улыбался, как и полагается игроку, достойному носить это гордое звание, который всегда дает противнику время на определение стратегии и обдумывание первого хода. Вот только соперник, похоже, не собирался начинать игру. Так прошло два часа. По взглядам присутствующих, тяжелым вздохам, откашливаниям и скрипу банкеток Игорь чувствовал, что все устали. Судя по всему, дожидаться реакции Вернера им придется неопределенно долгое время. «Партия в шахматы была явно не лучшей идеей!» — подумал Игорь. Он сидел, поджав губы, и время от времени машинально покачивал головой и моргал, а потом вдруг взял и сделал ход, двинув вперед черную пешку. Жест был нелепым, абсурдным. Со времен изобретения шахмат ни один игрок не начинал партию черными. Это было немыслимое святотатство. Нечто невозможное, несовместимое с шахматами. На лице Вернера появилось выражение изумленного непонимания. У него округлились глаза, приоткрылся рот, он пробурчал что-то себе под нос и покачал головой, как будто хотел указать на дикость жеста, потом взялся за белую пешку и поставил ее напротив черной фигуры соперника. Игра началась. Игорь двинул другую черную пешку, Вернер ответил тем же. Когда Игорь сделал третий ход — тоже пешкой, Вернер пошел конем. Все игроки, даже начинающие, знают: третий ход конем — признак воинственных намерений. Общеизвестно, что человек, действующий напористо, не может чувствовать себя плохо. Вернер взял конем две пешки, потом было сделано еще двадцать ходов, после чего Вернер осуществил рокировку, и положение Игоря стало угрожающим.