Клубничное искушение для майора Зубова

Зайцева Мария

— Ну надо же, — приходит он, наконец, в себя, — а когда вы… э-э-э… Вы же все время работаете, Катя?

— Ох… Это все так быстро случилось… — я мило краснею, прячу взгляд, — на корпоративе на восьмое марта мы как-то разговорились, а затем…

— Какой у нас Антон Сергеевич, однако, шустряк… Хотя, исключительно по мужски, я его понимаю. Когда находишь свою женщину, не стоит долго ждать… Хорошо, Катенька, но вернемся к нашим разработкам. Вчерашний эксперимент, проведенный в ваше отсутствие… Что скажете о результатах?

Мы увлекаемся работой, и весь остаток

дня я крайне занята. Потому что очень сложно обработать результаты эксперимента, на котором не была. И очень сложно сделать соответствующие выводы.

В конце рабочего дня я вспоминаю, что надо бы забрать кое-какие вещи из своего прежнего рабочего места и направляюсь в главный корпус, очень сильно рассчитывая, что Хохлова там не застану.

Но мой бывший руководитель практики на месте, к сожалению.

Деваться некуда, потому я вежливо улыбаюсь:

— Добрый день, Семен Владимирович, я прошу прощения, хотела бы забрать свою папку с документами…

— Да, Катюша, проходи! — он, вроде бы, рад, по крайней мере, улыбается и ничем не напоминает нашего последнего не особенно приятного разговора.

Я хлопаю ресничками, стеснительно улыбаюсь и собираю вещи.

Под пристальным взглядом.

— Как тебе на новом месте, Катюш? Нравится?

— Да, конечно! — побольше дурного блеска в глазах и энтузиазма! — так интересно! Так здорово!

— Я рад, что тебе все нравится… А ты знаешь, Катюша, за чьим ноутбуком сейчас работаешь в лаборатории?

— Нет…

— За моим, Катюш, — улыбка уходит с лица Хохлова, он поднимается, и я, чувствуя опасность, начинаю постепенно отступать к двери, прижимая к груди папку с документами, — ты сидишь за моим столом. На моем месте. Как тебе, не жмет?

— Простите…

— Не надо просить прощения! — он делает резкое движение, перекрывая мне пути отхода, и мы остаемся стоять посреди кабинета, — не надо! Ты же не виновата, что у меня нет твоих достоинств, из-за которых ты, несомненно, это место и получила. Например, глубокой глотки! — последние слова он буквально рычит, и я неожиданно понимаю, что с головой у моего бывшего коллеги прям беда. Черт, они же проверяются у психиатров каждый год. Как же это проморгали?

— Не понимаю… Простите, мне надо идти… — пока не выхожу из образа невинной овечки, подспудно рассчитывая обойтись без крови, но Хохлов неожиданно хватает меня за папку с документами и дергает вместе с ней на себя.

— Куда? Отсасывать Васильеву? А я чем хуже? Как ты шустро один этап проскочила! Хитрая сучка, а? Но ты зря думаешь, что надолго там задержишься, поняла? Как только Васильев остынет, сразу пнет под зад оттуда!

Так. Ну, пожалуй, хватит нежностей. Как-то перебор.

— А вы, наверно, по себе судите? Что, плохо сосали? Без выдумки? — смотрю прямо в глаза безумца, и нет. Ресничками не хлопаю. Пусть смотрит. Пусть знает, сука.

Как они мне все надоели, эти твари! Эти самцы, считающие, что работать могут только они. А женщины — это так, дырки для сосания и глотания. И все наши заслуги зависят лишь от глубины глотки. Тварь. Везде одни

твари, даже здесь, в, типа, научной элите!

Мой Зубов, искренне не понимающий, чем я занимаюсь на работе, тем не менее, относится ко мне с большим уважением, чем этот высоколобый дурак.

— А ты сучка! — наконец, отмирает Хохлов, замахивается, и вот тут-то его и ждал бы крутой облом, потому что я не просто с Машей дружила все эти годы. Не каратистка, но вломить вполне способна. Но вмешивается сама судьба, в лице моего будущего мужа.

Зубов вваливается в кабинет без стука, с такой рожей, что ее одной хватило бы для того, чтоб кое у кого столбняк случился.

Видит картину маслом, рычит, и в следующее мгновение Хохлов летит в сторону, валится на шкаф, сбивая его на пол. Все это сопровождается таким грохотом, словно тут у нас случился апокалипсис местного значения.

— Катя, вышла! — разворачивается ко мне Зубов, и вид у него откровенно страшный. Естественно, я даже не думаю подчиняться. Оставлять их одних тут категорически не стоит, потому что не знаю, есть ли у Зубова лицензия на убийство, или как там у них эта фигня называется, но мне это все не нужно.

— Нет! Антон, пошли, ты мне нужен сейчас… — и, видя, что он не реагирует, применяю запрещенный прием, красиво плачу, — ах, я так испугалась… Ах, я сейчас упаду…

— Черт! Катя! — он моментально перестаёт обращать внимание на Хохлова, тем более, что тот, для разнообразия, проявляет фантазию и прикидывается мертвым, подхватывает меня на руки и выносит из кабинета, у дверей которого уже начинают собираться привлеченные шумом сотрудники центра, — пошли скорее, скорую тебе…

— Ах, Антон… Не надо, я просто… Просто немного испугалась… — в противовес своим словам, цепляюсь за обшлага пиджака Зубова, смотрю в его глаза, позволяю слезам течь по щекам, короче говоря, делаю все, чтоб отвлечь самца от желания самоутвердиться и убить соперника, и переключить на другую реакцию — заботу о самке.

— Скорую вызовите, — отрывисто говорит сотрудникам Зубов, трепетно прижимая меня к груди, — там переломы. И сотрясение мозга.

После этого он уносит меня прочь из здания, сажает в машину.

— В больницу поехали.

— Зубов, — я мгновенно оживаю, — какую больницу, с ума не сходи. Иди, решай вопрос с Хохловым, а я пойду во второй. Меня Васильев ждет с отчетом.

— Ты с ума сошла? Ты на ногах не стоишь?

— Стою. И вообще, как ты там оказался так быстро?

Выскакиваю из машины, наскоро поправляю одежду. Привожу в порядок лицо.

Зубов рассматривает меня со все возрастающим изумлением.

— Это че сейчас такое было?

— Я просто почувствовала себя лучше рядом с тобой, вот и все.

— А-а-а…

— Ты же знаешь, что для женщины важна защита?

— Ага…

— Ну вот. Ты меня защитил. Ты — мой защитник! — тянусь поцеловать, отвлечь от глупых мыслей. Мне и в самом деле надо работать. А ему и в самом деле надо ликвидировать последствия своего гнева.

— Ладно… — смягчается он, — ладно. Мы еще дома поговорим.