Клубника со сливками
Шрифт:
– В каком смысле?
– В прямом. Я не рожала никогда в жизни!
– Римма, – Гарик придвинулся к ней вплотную, обнял за плечи и зашептал в ухо: – Я ничего не хочу знать. Можешь ничего не рассказывать. Все, что было в твоей жизни до нашей свадьбы, меня не касается, но… давай возьмем девочку! У нас наконец будет настоящая семья!
Римма, отбросив его руки, вскочила с дивана. Фотография Оленьки упала на пол.
– Это все какой-то бред! Фарс! Кошмар! – закричала она. – Я же точно знаю, что никогда не лежала в роддоме! Я не могу рожать, Гарик!!!
– Но, согласись, эта женщина
– Может быть, она что-то перепутала?! Двенадцать лет прошло с тех пор, как ее сестра лежала в каком-то роддоме!
– Но она назвала твое точное имя, отчество и фамилию!
– Я не знаю, почему она пришла сюда! Может быть, совпадение имен!
– Твое имя сейчас очень редко встречается, – мягко сказал Гарик. – Мне всегда нравилось, что ты Римма, а не Татьяна, Ольга или Анастасия, которых нынче пруд пруди.
– И все равно у меня нет никакой дочери! Ну ты подумай, Гарик, разве я могла бы оставить ребенка, да еще если врач говорит, что у меня больше детей не будет?!
Римма выкрикивала фразы так громко, что могла запросто сорвать голос. Гарик отвечал намеренно спокойно, будто разговаривал с тяжелобольной, что еще больше бесило ее.
– Ты же была тогда совсем юная, – сказал он. – Не понимала еще, что такое ребенок и что такое приговор – детей больше не будет.
Римма истерично расхохоталась:
– Надо же, до какой степени вы с Раисой все про меня знаете! Может, вы сговорились, а? Слушай, Гарик! А может, ты ее специально всему научил и сюда притащил комедию разыгрывать?!
– Зачем?
– Ну… чтобы у тебя наконец появилась долгожданная дочка!!!
– Ерунда! Я уже свыкся с мыслью, что детей у нас не будет, а эта Раиса… Словом, она разбередила мне душу, хоть кричи… – Он поднял с пола снимок, еще раз внимательно вгляделся в лицо девочки и сказал: – Она действительно похожа на тебя. Посмотри.
– Не буду! Не хочу! Мне не нужен чужой ребенок, понял? А если тебе это не нравится, убирайся! Мы с тобой в разводе, и нечего было разыгрывать перед этой теткой счастливую семейную пару!
Гарик бросил на диван фотографию, сгреб упирающуюся Римму в охапку и заговорил горячо и страстно:
– Я никуда не уберусь, потому что люблю тебя! И не могу понять, почему ты ничего не хочешь мне рассказать! Ведь ты же не станешь утверждать, что досталась мне девочкой! Я же ничего никогда ни о чем не спрашивал!
Римма змеей вывернулась из его объятий и закричала, захлебываясь злыми слезами:
– Нет, вы посмотрите на него! Он ничего не спрашивал! Да у тебя и прав таких нет – спрашивать! Сами творите до свадьбы, да и вообще всегда, что хотите и с кем хотите, а спрашивают почему-то только с женщин! Да пошли вы все! Убирайся, Игорь! Ничего у нас не выйдет, понял?
– Да-а-а… – протянул он. – Если ты назвала меня Игорем, значит, это серьезно… Знаешь, кроме тебя и приятеля Павлухи, я никому не позволяю называть себя Гариком. Оно, это имя, только для самых главных людей в моей жизни…
– Мне плевать!
– Ладно, Римма, я сейчас уйду, чтобы ты успокоилась… Но все равно вернусь завтра… или лучше послезавтра… к приходу Раисы.
– Я не впущу ее в дом!
– Поговорим после… – устало произнес
Римма как сказала, так и сделала, то есть дверь Раисе не открыла. И вообще никому не открыла. Конечно, это не Раиса, а Гарик трезвонил как ненормальный, но ничего этим не добился. Сначала Римма планировала куда-нибудь уйти из дому, но весь день нахлестывал проливной дождь пополам с мокрым снегом, и она никуда не пошла. И даже сидела около входной двери, пока Гарик изо всех сил давил на кнопку звонка. Ей казалось, что он непременно выломает дверь, если она потеряет бдительность, скрывшись в комнате или кухне. В конце концов, дверь осталась цела, Гарик с Раисой ушли, а Римма еще битый час в полной прострации сидела в прихожей, не шевелясь и даже не утруждая мозг ни единой мыслью.
На следующий день вечером опять пришел Гарик и молча положил перед Риммой выписку из родильного дома. В ней значилось, что гражданка Римма Геннадьевна Брянцева тогда-то и тогда-то родила девочку весом три килограмма сто граммов и длиной пятьдесят сантиметров. Когда она так же молча ознакомилась с содержанием этой бумаги, Гарик положил перед ней другую. Бумага была ее собственным отказом от новорожденной девочки.
– Я этого не писала, – бесцветно сказала Римма, понимая, что при наличии такого документа, который сумел очень натурально пожелтеть, якобы за прошедшие двенадцать лет, все ее слова – не более чем пустой звук.
Молчаливый и мрачный Гарик аккуратно сложил выписку из роддома, засунул ее себе в карман, а к отказу присовокупил Риммину записку, которую она ему написала, когда пришлось срочно уехать на похороны бабушки. Почерк был один к одному. Так что Римма не сможет отпереться от этого отказа.
– Ну и что ты на это скажешь? – спросил Гарик тяжелым голосом.
Римма некстати вспомнила сказку про волка, семерых козлят и про то, как кузнец выковал волку тоненький козий голосок. Может быть, он ковал его из меди или какого-нибудь другого звонкого металла. Голос Гарика был явно кован из чугуна.
– Ничего, – выдохнула Римма. Ей все равно ни от чего не отпереться: ни от брошенного ребенка, ни от того, что она якобы всю жизнь липла к мужчинам. Она – сплошной порок и безобразие.
Гарику явно не понравилось, что она выражает свои чувства столь односложно, и он решил сменить тактику. Он присел перед Риммой на корточки, взял ее холодную руку в свою, заглянул в глаза и проникновенно сказал:
– Я пришел не упрекать. Раиса сегодня уехала в рейс. Сказала, что Олю пока оставила у подруги. Когда она приедет, давай все же возьмем девочку…
Это было уже чересчур. Перебор. Римма выдернула свою руку из ладони Гарика и, шипя, как змея, но все-таки очень четко, чтобы до него лучше дошло, произнесла:
– Пошел вон! Убирайся ко всем чертям вместе с Раисой и… этой…. девчонкой! Она мне не дочь! Она… она… неизвестно кто… Ненавижу… Я вас всех ненавижу!!! Убирайся!!! И никогда больше не попадайся мне на глаза!!!
Гарик горько покачал головой, посмотрел на нее со смесью жалости и, как ей показалось, презрения.
– Хорошо, – сказал он. – Уйду. Но приду позже. Когда Раиса вернется из рейса.