Клубок со змеями
Шрифт:
Чудом восстановив дыхание Бастет, собрав все силы, что еще остались, рванула к валявшемуся на песке мечу и, сумев схватить его левой рукой, не поднимаясь, попыталась полоснуть Азамата по ногам. Но тот лишь подпрыгнул на месте и, приземлившись, сломал лезвие пополам.
— Вот и все, — холодно произнес он.
Тут я понял, что контролировать себя больше не могу. Какая разница? Меня все равно убьют. Так пусть это произойдет прямо сейчас. Я выхватил меч у засмотревшегося на побоище Тарару и, уже было собирался ринуться в круг, но в ту же секунду получил подножку и распластался на песке. Клинок юнца вернулся к своему хозяину.
«Отлично постарался».
Я сел и ощутил холодный
Азамат обернулся:
— А-а-а, да у нас тут герой!
Словно позабыв о Бастет, которая перестала двигаться и, как мне казалось, с трудом дышала, он двинулся в мою сторону, слегка прихрамывая на правую ногу. Подойдя вплотную ко мне, он присел на корточки.
Его глаза светились торжеством, злорадством и презрением:
— И как зовут нашего героя?
Я в бессильной злобе, молча, смотрел на него. Если у Пазузу есть человеческий облик, то никого лучше Азамата на эту роль не найти.
«Земляной лев. Поганый земляной лев!».
Тем временем Глава продолжал глумиться:
— Я знаю, как. Гильгамеш. У нас тут Гильгамеш, ребята!
Я ожидал взрыва хохота или нечто подобного, но разбойники хранили полное молчание. И от этого молчания становилось еще жутче. Еще страшнее. Они стояли, словно призраки, безмолвно наблюдая за торжеством своего демона-повелителя.
Азамат встал, а затем, указав пальцем на лежавшую в луже собственной крови Бастет, язвительно пропел:
— Давай, Гильгамеш, будь мне супругом, Зрелость тела в дар подари мне! Ты лишь будешь мне мужем, я буду женою! Приготовлю для тебя золотую колесницу, С золотыми колесами, с янтарными рогами, А впрягут в нее бури — могучих мулов. [68]Азамат рассмеялся, и его демонический смех, наполнивший окрестности, заставил верблюдов нервничать поболее, чем стая голодных гиен.
68
Отрывок из поэмы о Гильгамеше (приводится в переводе И.М. Дьяконова).
Ветер усилился. Сумерки стали сгущаться над стоянкой караванов. Неподвижные и безмолвные разбойники, выстроившиеся кругом, жутко выделялись своими силуэтами в полумраке. Их накидки трепыхались на ветру. Руки лежали на ножнах. Словно призраки, они стояли на страже. На страже чего-то неведомого. А Азамат продолжал смеяться. И его смех гармонично вписывался в страшную картину, творцом которой выступал он сам. Смеялся, пока не обессилел.
Утерев глаза от выступивших слез, главарь разбойников молвил, уже более спокойно:
— Не совершить тебе подвиг, Гильгамеш. Не станешь ты для нее стеной Урука [69] . Ну, или она для тебя, сейчас это уже не имеет значения [70] , — он подошел вплотную ко мне. — Значение имеет лишь то, что сейчас она отдаст свою душу богам, а за ней последуешь и ты. Скоро, но не так быстро и легко, как тебе хотелось. Жаль, что под рукой нет подходящей бочки. Я знаю, как ты боишься такой казни. Но я не собираюсь торчать здесь неделю в ожидании твоей смерти. Все будет намного проще. Я привяжу тебя к одной из пальм и оставлю на волю солнца и стервятников!
69
Урук — древнейший город шумеров и вавилонян в Южном Междуречье.
70
Вавилонский эпос представляет в качестве важнейшего подвига Гильгамеша постройку городской стены Урука.
Я ничего не говорил, ибо во все глаза наблюдал за Азаматом. Еще в середине его монолога, я подметил, что он начал бледнеть. Сильно бледнеть. К концу своей речи белизну его лица не скрывали даже запекшиеся бурые пятна на лбу и щеках. И, видимо, Азамат, будучи распаленным после поединка, еще не до конца осознавал истинное свое состояние.
— Пора кончать ее, — прохрипел он, собираясь обернуться к Бастет и замер.
Я отчетливо увидел, как его пробила дрожь. Азамат покачнулся, схватившись левой рукой за живот. Когда он вновь посмотрел на меня, я увидел, что его глаза налиты кровью.
— Ах, ты, ублюдок! — взревел он.
В следующую секунду еще более сильная судорога прошлась по его телу.
Азамат рухнул на колени, тяжело дыша и опираясь на меч. Прямо в одном локте от меня.
«Или сейчас, или никогда».
Я схватил клинок, который Тарару все еще приставлял к моему горлу. Прямо за лезвие. Холодная бронза врезалась в пальцы. Боль пронзила всю кисть, но я даже не заметил ее. А со всей силы вогнал меч в грудь Азамату. Из его горла вырвался хрип, на губах показалась кровь. Прекрасно понимая, что не может ударить меня мечом, иначе упадет и тогда умрет мгновенно, он вцепился мне в горло свободной рукой. Несмотря на клинок, торчащий из груди и явное острое отравление, хватка Азамата была настолько крепкой, что ей позавидовал бы бык. Он все сильнее сжимал мое горло. Казалось, вот-вот должна сломаться шея. Я уже с трудом различал его искаженное гримасой ярости и боли лицо. Перед глазами пошли желтые круги.
— Уж кого-кого, а тебя я с собой прихвачу, куча навоза, — донесся до меня сквозь мрак его шепот.
«Славный будет попутчик на пути в Иркаллу» — подумал я и полностью погрузился во тьму.
Часть III. Хеттский орел.
Разве навеки мы строим дома?
Разве навеки ставим печати?
Разве навеки делятся братья?
Разве навеки ненависть в людях? [71]
71
Отрывок из поэмы о Гильгамеше, приводится в переводе И.М. Дьяконова.
Глава 1
Ночь, опустившаяся на Вавилон, была особенно густой. Небо заволокло тучами, и свет, падающий от луны, не освещал окрестность. Тем ярче светили факелы, установленные с южной стороны Дороги Процессий. Они выхватывали из тьмы аккуратные дома, озаряя их своим тусклым желтоватым светом. Северная же часть города оказалась полностью погружена во мрак. Силуэты вилл богатых вельмож и растущих пальм навевали какую-то необъяснимую тревогу. Хотя я никак не мог понять — почему? Возможно, из-за абсолютно мертвой тишины, так несвойственной даже ночному городу? Обычно всегда раздаются какие-нибудь звуки — лай собак, крики стражников, совершающих обход. Пьяная болтовня задержавшихся посетителей трактиров. Сейчас же царило полное безмолвие. Только ветер в кронах пальм заставлял листья зловеще покачиваться во мраке и нашептывать таинственную песнь.