Клубок со змеями
Шрифт:
— Как я и говорил, вода проточная. Неплохо промывает. Думаю, за месяц зараза из него уйдет.
Я полностью обернулся:
— Колодец оставим, как есть.
— А если сюда кто-то явится раньше, чем через месяц?
Я пожал плечами:
— Придется пойти на риск. Выбора у нас особого нет. Запечатать колодец — все равно, что оставить глиняную табличку с надписью «никогда больше не пользуйтесь этой стоянкой караванов».
— Как скажете, господин.
Мне было очень приятно слышать это обращение
— Заройте тела, проверьте снаряжение и добычу, а затем сворачивайте лагерь. Мы не должны оставить следов пребывания здесь каравана Хазина.
— Все сделаем, — разбойник почтительно склонил голову, а затем спешным шагом направился в сторону двух других, что расселись под пальмами.
Я же, слегка задумчивый и, в то же время, довольный собой, пошел обратно к главному шатру. Золотая фигурка льва, украшавшая вход, уже ярко блестела в лучах взошедшего солнца. Я подумал, что она неплохо будет смотреться над моим шатром в лагере разбойников.
«Над нашим шатром».
Войдя внутрь, я обнаружил, что Бастет уже проснулась. Она грациозно потягивалась, сидя на ложе и напоминала леопарда.
— Не принесешь вина? — томно произнесла она.
— Боюсь, придется немного потерпеть, — улыбнулся я, приближаясь и отвечая на ее вопросительный взгляд, — у нас осталось слишком мало вина, а путь предстоит не близкий.
— Надо сказать, чтобы... — начала, было, Бастет, собираясь встать, но я нежно усадил ее обратно.
— Я уже обо всем распорядился.
— Ты... чего сделал?
— Приказал схоронить все трупы, проверить снаряжение и добычу, не оставить следов пребывания каравана, а вечером отправиться назад в наш лагерь. Ночью передвигаться будет легче — нет палящих лучей солнца.
Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами.
— Что? — спросил я.
— Удивлена.
— Тем, что твои люди меня послушались?
— Нет, — изумление спало с ее лица, — тем, что такие здравые мысли пришли тебе в голову.
Я поцокал языком:
— Ай-яй-яй, вы зря сомневаетесь в моих умственных способностях, — а затем, уже серьезно, спросил. — Как рука?
Она сморщилась:
— Жжет, словно к ней приложили раскаленную кочергу.
Я хмыкнул:
— Ну, примерно так вчера и было. Но по тебе не скажешь.
— Я стараюсь не показывать боль, — пожала плечами Бастет.
— У тебя хорошо получается.
— Не очень, я же все равно кричала вчера.
— Вчера ты кричала по другой причине, — усмехнулся я, за что тут же получил сильный удар ногой в бедро. — Ну, спасибо. Теперь на моем теле точно живого места нет.
Бастет тихо рассмеялась. Ее повязка на лице побагровела в месте, где она соприкасалась со сломанным носом, но пятна, по большей части, уже были засохшими.
Я аккуратно дотронулся до бинтов:
— Полагаю, скоро можно будет это снять.
— И найти костоправа, — твердо добавила она.
— Ты мне и так нравишься.
— И слышать ничего не хочу! Я вправлю себе нос, это не обсуждается. Если хочешь, то можешь ходить горбатым.
— Ну, уж нет. Раз будет такая возможность, то пусть и меня подлечат.
Бастет положила голову мне на плечо, и мы какое-то время сидели, молча, наблюдая за игрой света на лезвии клинка, лежащего на столе.
— Помнишь Тарару, молодого паренька? — внезапно вспомнил я.
Она нахмурилась:
— Вроде.
— Он требует отпустить его домой.
— Пусть дальше требует. Сейчас не до него. И потом, это невозможно. При встрече скажи ему, чтобы заткнулся, иначе я прикажу его выпороть.
— Будет не очень хорошо настраивать кого-то против себя, вот так, сразу, — мягко сказал я. — Давай хотя бы сделаем вид, что нам не все равно на его проблему, а потом вернемся к этому разговору.
— Почему он хочет вернуться?
— Я подозреваю, что его решение присоединиться к разбойникам повлекло за собой печальные последствия для семьи Тарару. Я рассказал ему, что встречал его отца в Вавилоне...
Бастет отпрянула:
— Зачем?
— Чтобы заручиться поддержкой против Азамата, — я вздохнул, — правда, из этого ничего не вышло.
Глаза Бастет сузились, ее лицо слегка побагровело. Мне даже стало не по себе.
— Надеюсь, ты понимаешь, что это невозможно? Отпустить его, дабы он все выболтал первому же стражнику?
— Знаешь, — с улыбкой на лице, начал я, — когда ты злишься, то напоминаешь разъяренную тигрицу, но это совсем не портит твою красоту. Скорее, она приобретает некий чарующий оттенок.
Несколько секунд она продолжала метать искры из глаз, но затем черты ее лица смягчились, и я понял, что попал в цель.
— Правда? — подозрительно спросила Бастет.
— Правда, — не отводя взгляда, подтвердил я.
— Ладно, — похоже, она решила сменить гнев на милость, — по поводу Тарару. Обсудим это позднее, когда полностью решим собственные проблемы.
Я кивнул:
— Именно это я и предлагал.
— И ты мне расскажешь все, — добавила она, — я ведь до сих пор почти ничего не знаю о твоем прошлом.
— Мне бы не хотелось ворошить неприятные воспоминания. Это все равно, что копаться в выгребной яме голыми руками.
— Между нами не должно быть никаких тайн, — она посмотрела мне прямо в глаза, — уверена, ты сам это понимаешь.
Я понимал, поэтому не стал спорить:
— Да, ты права. Расскажу все, как только прибудем в лагерь и отдохнем.