Кляча в белых тапочках
Шрифт:
– А как же покушения на меня? – подсказала я. – Во-первых, нападение коровы…
– Думаешь, она даст признательные показания? – съязвил Лазарчук. – Мол, вступив в преступный сговор с гражданином Спиногрызовым, я, корова Зорька, совершила нападение на гражданку Логунову с целью нанесения ей тяжких телесных повреждений, и так далее?
– Ладно, корову я прощаю, – слегка отступила я. – Но еще был удар кирпичом по голове!
– А кто это видел? Кроме тебя и предположительно ударившего тебя Саввы, в том самом сортире был только бабулькин
– Ладно! – завопила я. – Пусть кирпич тоже побоку! И Настя, которая, как вы говорите, прыскала в меня из баллончика и колола шприцем, тоже выйдет сухой из воды, потому что никто, даже я сама, не видел, как она это делала! Но все эти в высшей степени некрасивые махинации с несчастными мертвыми бабульками, они что, тоже ненаказуемы?!
Ответом мне было красноречивое молчание.
– Возможно, что-нибудь такое в Уголовном кодексе и найдется, – неуверенно вступил Моржик. Я и забыла, что он в свое время служил в силовых структурах! – Вандализм, надругательство над усопшими…
– Если удастся доказать, что Савва и Нина устроили все это шоу с мертвецами с целью завладеть квартирой, их действия, скорее всего, будут квалифицированы как мошенничество. Но, прошу не забывать, они в последний момент поменяли трупы явно не в свою пользу. Заменив в могиле Анну на Капу, они рисковали потерять основную часть наследства, так как в силу вступило бы фальшивое завещание, в связи с которым прямым наследникам бабы Капы достались бы крохи. Глядишь, отопрутся ловчилы Спиногрызовы от своего корыстного интереса, прикинутся дурачками ненормальными. Мол, тягали родных покойниц туда-сюда не ради выгоды, а по причине временного помрачения рассудка от тоски и скорби. Откровенно говоря, я сильно сомневаюсь, что при таком раскладе можно будет говорить о сколько-нибудь серьезном наказании. Разве что моральное осуждение?
– Моральное осуждение! – воскликнула шокированная Ирка. – Моральное осуждение!
– Давайте выпьем, – предложил Колян, протягивая руку к бутылке. – А то Иришку уже заклинивает на словах, а у Кыси от возмущения дым из ушей идет!
– Это не из ушей, это я закурил, – спохватился доктор Топоркович. – Простите, заслушался и забыл о хороших манерах! У вас тут курят или мне выйти на улицу?
– Курите, – махнула рукой расстроенная Ирка.
Колян набулькал в рюмки коньяк, мы выпили и надолго замолчали. Затянувшуюся паузу оборвал профессор:
– В высшей степени любопытная история! Не знаю даже, как ее назвать…
– «Три веселых зомби», – предложила я, вспомнив, как в свое время бежала по темному проселку из Приозерного к шоссе, скандируя детскую песенку «Три веселых гуся».
– Почему – три? – не согласилась Ирка. – Только два: Капитолина и Анна!
– Тогда две, – поправила я. – Они все-таки женского пола.
– Вы полагаете, у зомби может быть половая принадлежность? – заинтересовался психиатр.
Колян молча покрутил пальцем у виска.
– Говоря о трех зомби, Лена, наверное, причислила к старушкам своего коллегу Конопкина, – вступился за меня Моржик. – Его посмертное сообщение и в самом деле дает для этого некоторое основание…
– Чушь, – перебила мужа строптивая Ирка. – Я думаю, что…
Что думает Ирка, мы так и не узнали: ее речь оборвал громкий телефонный звонок. Я аж подпрыгнула: резкий звон шел откуда-то из-под меня! Оказалось, что я лежу на своей сумке, а в ней надрывается мой мобильник.
– Да? – настороженно вопросила я, поднеся к уху трубку.
Жизненный опыт подсказывал мне, что от звонков в столь поздний час можно ожидать только неприятностей. Однако я ошиблась.
– Ленчик, привет! – зазвучал в трубке бодрый голос моей приятельницы Таньки Федоровой. – Я звоню тебе из городу Парижу, поэтому буду немногословна. Одного из тех двух типов, которых ты называла, я и впрямь тут нашла! То есть, конечно, не его самого, он давно перебрался с Елисейских полей в царствие небесное, но сынишка его тут! Передаю трубочку!
– Добри вечер! – без всякой паузы пробасил в трубке мужской голос.
Слово «сынишка» у меня по понятным причинам проассоциировалось с младенцем, так что я ожидала услышать голосок понежнее и от неожиданности замешкалась с ответом.
– Ну же, поздоровайся с мальчиком! – прикрикнула на меня Ирка, которой, как и всем прочим, мой разговор с Парижем был достаточно хорошо слышен: в трубке вопили так, словно пытались докричаться до России без помощи телефонной связи.
– Кто скажет, что это девочка, пусть первым бросит в меня камень, – пробормотал Колян, явно цитируя Ильфа и Петрова.
– Доброй ночи! – брякнула я. – В смысле, здрасьте!
– Вы говорить по-французску? – поинтересовался мой собеседник.
– Ни в зуб ногой! – призналась я. – Спик инглиш, плиз!
– Инглиш я не ногой по зубам, – сокрушенно признался невидимый «мальчик». – Тогда я буду по-русску.
– Вы говорите по-русски? – усомнилась Ирка.
Я пригрозила ей кулаком.
– Я есть Максим Спиногризофф, – пробасил месье. – Мне сказать, ви знать мои кубаньски родники!
– О каких-таких родниках он говорит? – отведя трубку подальше от уха, я обвела присутствующих вопросительным взором. – Единственный кубанский родник, который я знаю, это минеральный источник «Горячий ключ»!
– Может, его предки владели этом ключом? – предположил Моржик.
– Ага, еще один владелец скважины! – язвительно воскликнула Ирка. – Минерально-водный магнат Спиногрызов! В пару приозерненскому нефтяному шейху Овнову!
– Какие скважины, идиотка?! – прикрикнула на меня из трубки Танька. – Французский товарищ интересуется своими кубанскими родственниками! Родней, а не родниками! Составь, пожалуйста, списочек и пошли мне по е-мэйлу! Все, я отрубаюсь!
Из трубки пошли гудки, я выключила телефон и сказала уже не Таньке, но самой себе: